Только одна картина

Виктор Михайлович Васнецов. «Богатыри» (1881—1898)

Валентин Александрович Серов

Портрет Симонович. Девушка освещенная солнцем. 1888

Многим известно это полотно работы Валентина Серова.
Мы в школе даже сочинение писали по этой картине.Лицо этой девушки стало знакомым для очень многих. Но не многие знают, кто же была изображена на портрете. Иногда название картины «Девушка, освещенная солнцем» сопровождается припиской — «М. Я. Симонович», а в литературе, главным образом искусствоведческой, сообщается, что Серову позировала в усадьбе Домотканово его двоюродная сестра Маша (Мария Яковлевна) Симонович.

Этот портрет Серов создал в Домотканове, где он провел весну и лето 1888 года. Они давно приятельствовали с Машей , а однажды даже послужили моделями для Врубеля, писавшего "Демона и Тамару".

Работал над портретом Серов, по своему обыкновению, долго, упорно. М. Симонович, сама пробовавшая себя в рисовании, все понимала и не мешала ему. "Мы оба чувствовали, - вспоминала она, - что разговор или даже произнесенное слово выбивает нас из того созидательного настроения, в котором мы находились. Он все писал - я все сидела. Я просидела три месяца!"
Серов очень любил эту работу, звучащую отзвуками французского импрессионизма, в то время неизвестного ему. И. Грабарь рассказывал о совместном с художником посещении Третьяковской галереи - перед самой его смертью, в ноябре 1911 года. Они подошли к "Девушке, освещенной солнцем", постояли перед ней: "Он махнул рукой и сказал, не столько мне, сколько в пространство: "Написал вот эту вещь, а потом всю жизнь, как ни пыжился, ничего уж не вышло: тут весь выдохся... Тогда я вроде как с ума спятил ".

С этой картиной связана еще одна серьезная история.
В 1894 году Серов вступил в Товарищество передвижных художественных выставок.
Серов относился к группе «младших передвижников» и не держался за Товарищество. По словам Бенуа, Серов не считал нужным скрывать, что передвижники ему надоели, как и все, что, по его мнению, объединяло искусство с социальной пропагандой или торговыми интересами.

Картину «Девушка, освещенная солнцем» приобрел Третьяков в свою галерею, но Товарищество в лице Маковского высказалось по этому поводу весьма язвительно. В результате Серов и другие «младшие передвижники» вышли из товарищества и организовали Союз русских художников.

Вот уже без малого сто лет в зале Третьяковской галереи висит полотно В. А. Серова — у ствола старой липы сидит девушка. Спокойным взглядом лучистых голубых глаз, уютной позой отдыхающего человека и нежным румянцем симпатичного, доброго лица она как будто бы внушает зрителям: «Все хорошо! Видите, как ласково светит солнышко, какие славные зайчики пробиваются от него сквозь листву, слышите тишину старого парка? Очень мне хорошо здесь, и вы, стоящие передо мной, мне очень милы».

Интересно, как сложилась судьба этого человека, сказал ли художник правду о своей модели?

Художнику было 23 года, когда он написал эту картину. Его модель Маша, будучи сама художницей, прониклась его интересами.Усадьба Домотканово находилась в 15 верстах от города Твери (ныне — Калинин). Она принадлежала другу В. А. Серова пейзажисту Владимиру Дмитриевичу Дервизу, который был женат на сестре Маши — Надежде. «Серов искал себе работу,—вспоминала Мария Яковлевна,— и предложил мне позировать. После долгих поисков в саду для выбора места наконец остановились под деревом, где была врыта в землю деревянная скамья. Сидящий на ней освещался тем летним, играющим от листвы, колеблемой бесшумным ветерком, светом, который легко скользил по лицу, расплываясь на нем, теряясь, вновь налетал и исчезал, чтобы опять повторить свою игру. Задача была трудная и интересная для художника — добиться сходства и вместе с тем игры света на лице... Он с удовольствием писал модель, которая его удовлетворяла больше всего, я думаю, как идеальная модель в смысле неуставаемости, держания позы и выражения, что давало ему возможность серьезно изучить строение лица и игру света не торопясь и так, как он считал нужным; я же понимала всю важность такой работы для него и знала, что он ценил натуру, которая проникается тем же чувством — сделать как можно лучше, не щадя трудов... Я должна была постоянно думать о чем-нибудь приятном для того, чтобы не нарушать раз принятого выражения; важное условие для выполнения той трудной и сложной задачи, которую он преследовал.
Мое серьезное отношение к работе поддерживало его"

Мы работали запоем, оба одинаково увлекаясь: он — удачным писанием, а я — важностью своего назначения. Он все писал — я все сидела... В начале четвертого месяца вдруг я почувствовала нетерпение; часто художник, желая достигнуть еще более совершенного, портит то, что есть. Я этого боялась и потому со спокойной совестью сбежала, именно сбежала в Петербург под предлогом своих занятий по скульптуре в школе Штиглица». Мария Яковлевна очень определенно говорит о близости чувств, об одинаковой увлеченности их обоих при работе над портретом.

Подтверждением их духовного единства может, вероятно, служить и скульптурный портрет Валентина Александровича, сделанный Машей тогда же, в 1888 году. Судя по интерьеру, видимому на фотографии, Маша делала его в Домотканове. Скульптура эта была очень точна по характеру проникновения в сущность портретируемого. К сожалению, ни одно из произведений Марии Яковлевны не сохранилось. Мы знаем только по старым любительским фотографиям о нескольких скульптурах ее работы. Ее работы видел и одобрял такой опытный скульптор, как М. М. Антокольский, у него Маша занималась скульптурой в Париже. Этой поездке Марии Яковлевны способствовал деньгами П. М. Третьяков. Есть письма и самого Валентина Александровича, говорящие о художественных дарованиях Маши, однако жизнь ее сложилась так, что дар этот остался на «домашнем уровне», семейном...

Выйдя замуж в Париже в 1890 году за русского политического эмигранта, врача-психиатра Соломона Константиновича Львова, Мария Яковлевна вела дом, стала «настоящей француженкой» по паспорту и внешности, но душой оставалась русской. Много раз приезжала она в Россию, и в первую очередь стремилась попасть в Домотканово.

В один из таких приездов, в 1895 году, Серов написал ее второй портрет, который ей и подарил; портрет этот сейчас во Франции, и мы знаем его только по цветным репродукциям.

Валентин Серов. Портрет М.Я.Львовой. 1895

Этот шедевр завершил «серию» портретов Марии Яковлевны, сделанную Серовым, а всего с 1879 по 1896 год он не менее восьми раз изображал ее. Вообще, члены семьи Симоновичей запечатлены им не менее чем в 30 произведениях (рисунках и живописи).

В 1939 г. Мария Яковлевна похоронила мужа, ей стало еще тоскливее во Франции. Вскоре началась вторая мировая война. Она пережила годы фашистского нашествия, разлуку с родными.
После ее окончания Мария Яковлевна старалась отправить в Россию все наследие Серова, которое было у нее.Она считала, что Серов русский художник, поэтому все его произведения должны принадлежать Родине, писала сестре : " Ведь по завещанию Соломона Константиновича ( мужа) портрет этот принадлежит Степе и Андрею (детям). Он предполагал, что портрет в конце концов очутится в каком-нибудь музее, не исключая и Америки. Я теперь надеюсь и стараюсь, чтобы принести его в дар Советской России. Я не хочу быть ни в каком музее, кроме русского! Это работа русского художника и должна находиться в России! Иностранцы не ценят Серова как следует, и никогда он не будет так на месте, как в России».
И очень хотела уехать в Россию, чтобы " если не пожить, то по крайней мере взглянуть на всех понимающих меня и... умереть среди вас, чтобы и похоронили по русскому обычаю, и лежать в своей земле" ( из ее парижского дневника) . Она прожила долгую жизнь. Умерла Мария Яковлевна в 1955 году.

Мария Яковлевна, говоря о себе, нередко полушутя-полусерьезно произносила: «Я — девушка, освещенная солнцем»,— и относилась к серовскому портрету почти как к своему двойнику.

“Девушка, освещенная солнцем” стоит на особом месте в истории русского искусства!

Крик
Созданная в промежутке между 1893 и 1910 годами серия картин норвежского художника-экспрессиониста Эдварда Мунка. На них изображена кричащая в отчаянии человеческая фигура на фоне кроваво-красного неба и крайне обобщённого пейзажного фона. В 1895 г. Мунк создал литографию на тот же сюжет. Википедия

    СоздательЭдвард Мунк
    МузейНациональный музей искусства, архитектуры и дизайна

Как и в случае с «Черным квадратом» в мире существует четыре версии «Крика». Два варианта написаны маслом и два — пастелью.

Существует мнение, что Мунк, страдавший маниакально-депрессивным психозом, писал ее несколько раз в попытках выместить все те страдания, которые охватывали его душу. И не исключено, что странных орущих от невыносимых мук человечков было бы больше, если бы художник не лег в клинику. После курса лечения он больше никогда не пытался воспроизвести свой «Крик», ставший культовым.

Фигура кричащего примитивизирована до такой степени, что напоминает различным комментаторам скелет, эмбрион или сперматозоид. Волнообразные линии пейзажа, будто эхо, повторяют закруглённые контуры головы и широко раскрытого рта — как если бы звук крика отдавался повсюду. Негативная эмоция субъекта, таким образом, подминает под себя окружающий мир, приобретая вселенский размах. Но возможно и обратное прочтение: человек агонизирует по поводу раздающегося отовсюду, как выразился сам художник, «крика природы».

История создания

В фоновом пейзаже «Крика» угадывается вид Осло-фьорда с холма Экеберг в Христиании. Изначальное название на немецком, данное Мунком картине, было «Der Schrei der Natur» («Крик природы»). На страницах своего дневника в записи «Ницца 22.01.1892», Мунк так описывает источник своего вдохновения:
« Я шёл по тропинке с двумя друзьями — солнце садилось — неожиданно небо стало кроваво-красным, я приостановился, чувствуя изнеможение, и опёрся о забор — я смотрел на кровь и языки пламени над синевато-чёрным фьордом и городом — мои друзья пошли дальше, а я стоял, дрожа от волнения, ощущая бесконечный крик, пронзающий природу. »

Художник предпринял несколько попыток запечатлеть на полотне поразившую его картину; о вынашивавшихся им планах изобразить запомнившийся ему закат сообщали его друзья и знакомые. Первой из них стала картина «Отчаяние» (поначалу известная как «Настроение на закате»), выполненная в относительно реалистической манере и больше напоминающая набросок: похожий на самого Мунка человек в шляпе с низкой тульей стоит у перил моста на фоне кровавого неба, двое других мужчин в цилиндрах удаляются прочь. В другом варианте центральная фигура напоминает главного героя картины «Меланхолия»: опущенная голова, очерченные тёмными кругами глаза. Очевидно, художник долго не мог найти подходящий образ, способный выразить охвативший его тогда ужас. Наконец, в 1893 году он пишет новый вариант картины, который в конце концов и войдёт в историю под названием «Крик»: относительно реалистическое изображение человека сменяет искажённая, бесполая фигура, напоминающая скелет. В первый раз она, как и предыдущие варианты, выставлялась под названием «Отчаяние», но позднее вошла в историю под названием «Крик». Сам Мунк дал ей немецкоязычное название «Der Schrei der Natur» («Крик природы»). Биограф Мунка Атле Нэсс осторожно предполагает, что окончательный выбор названия был подсказан стихотворением Вильгельма Крага «Крик», а также его стихотворным комментарием к «Настроению на закате», в котором он (независимо от Мунка) написал об «ужасном крике, разносящемся над забытым Богом миром».

В литературе высказываются разные версии относительно обстоятельств создания «Крика». Биограф Мунка Сью Придо отмечает, что близ Экеберга располагалась крупнейшая скотобойня Осло, неподалёку от неё находилась психиатрическая клиника, в которой лечилась младшая сестра Мунка, Лаура. Хотя исследовательница избегает однозначных заявлений на этот счёт, она, тем не менее, замечает: «Говорили, что крики забиваемых животных, смешивавшиеся с воплями душевнобольных, были невыносимы»[8]. В 2003 году группа астрономов выдвинула предположение, что ярко-алый цвет неба, так поразивший художника, был вызван извержением вулкана Кракатау в 1883 году. Мощнейший взрыв, сила которого многократно превышала силу атомной бомбы, сброшенной на Хиросиму, привёл к выбросу в атмосферу огромного количества вулканического пепла, из-за которого в течение последующих нескольких лет по всему миру наблюдались особенно красочные, огненные закаты. Исследователи пишут, что это явление было замечено многими и отмечалось в норвежских газетах. Искусствоведы и биографы Мунка, тем не менее, призывают относиться к таким данным с осторожностью, так как неизвестно в точности, когда именно состоялся записанный в Ницце эпизод, к тому же творчество Мунка тяготеет к экспрессионистской, а не реалистической манере. В 1978 году искусствовед Роберт Розенблюм предположил, что странное, бесполое существо на переднем плане могло быть навеяно видом перуанской мумии, которую Мунк, возможно, видел на всемирной выставке в Париже в 1889 году. Мумия, скрюченная в позе эмбриона, с открытым ртом и прижатыми к щекам руками, также поразила воображение Поля Гогена (он сделал с неё серию набросков); предполагается, что она послужила прообразом для центральной фигуры на картине «Человеческое горе» и старухи в левой части картины «Откуда мы пришли? Кто мы? Куда мы идём?». Недавно итальянский антрополог высказал мнение, что Мунк, возможно, видел другую мумию во флорентийском музее, ибо она больше напоминает фигуру на картине.

Впервые «Крик» (тогда ещё под названием «Отчаяние») был представлен публике на берлинской выставке в декабре 1893 года. Он завершал собой небольшую серию картин под названием «Любовь» («Die Liebe») — предшественницу более масштабного, но развивающего ту же тематику «Фриза жизни». Помимо «Крика», в неё вошли такие картины, как «Голос», «Поцелуй» и «Ревность», «документировавшие» рождение, расцвет и гибель любви и приходящее следом отчаяние. Выставка была встречена непониманием и получила преимущественно негативные отзывы от критиков, однако удостоилась восхищённых комментариев от таких деятелей искусства, как Станислав Пшибышевский.

Самая дорогая картина Мука приносит несчастья

Картина Мунка «Крик» была продана на аукционе за $120 миллионов и является сегодня самой дорогой картиной этого художника. Говорят, что Мунк, жизненный путь которого – чреда трагедий, вложил в неё столько горя, что картина вобрала в себя негативную энергетику и мстит обидчикам.

Крик - самая дорогая и зловещая картина Мунка.

Один из сотрудников музея Мунка как-то случайно уронил картину, после чего начал страдать от страшных головных болей, которые привели этого человека к самоубийству. Ещё один сотрудник музея, не сумевший удержать картину, буквально через несколько ней попал в страшную автомобильную аварию. А посетитель музея, позволивший себе прикоснуться к картине, через какое-то время сгорел в пожаре заживо. Впрочем, не исключено, что это просто совпадения.

Василий Перов.
Портрет писателя Федора Михайловича Достоевского.
1872. Холст, масло.
Третьяковская Галерея, Москва, Россия.

В портрете Ф. М. Достоевского Перов просто и точно выразил психологическое состояние, которое передает словесная формула “уйти в себя”. Фигура, как бы сжатая в темном пространстве холста, изображена чуть сверху и сбоку. Поворот головы, сомкнутые черты лица, взгляд, устремленный в невидимую точку за пределами картины, создают ощущение глубокой сосредоточенности, “страдания” мысли. Руки нервно сцеплены на колене — замечательно найденный и, как известно, характерный для писателя жест, замыкая композицию, служит знаком внутреннего напряжения. Живопись Перова лишена колористических эффектов, едва ли не однообразна в проработке деталей, однако и в этом прочитывается стремление убеждать простой истиной факта. Но здесь перед нами “факт” особого рода: зная, кто изображен на портрете, можно понять, что скрыто за внешним аскетизмом образа.

Судя по отзыву А. Достоевской, Перов «сумел подметить самое характерное выражение в лице мужа, именно то, которое Федор Михайлович имел, когда был погружен в свои художественные мысли. Можно бы сказать, что Перов уловил на портрете "минуту творчества Достоевского"».

                                             

В мае 1872 года В. Г. Перов специально ездил в Петербург, чтобы по заданию Третьякова написать портрет Ф. М. Достоевского.


«Сеансы были немногочисленны и непродолжительны, но Перов был вдохновлен вставшей перед ним задачей. Известно, что Третьяков относился к Достоевскому с особенной любовью. Перову писатель во многом был близок. Собко сообщает, что Перов больше всего ценил роман „Преступление и наказание“. И художник создал портрет-картину. Она была настолько убедительна, что для будущих поколений образ Достоевского как бы слился с портретом Перова. Вместе с тем портрет остался историческим памятником определенной эпохи, переломной и трудной, когда мыслящий человек искал решения основных социальных вопросов. Достоевскому в год написания портрета шел пятьдесят первый год. В 1871—1872 годах он работал над романом „Бесы“, в 1868 году был написан „Идиот“.

Портрет исполнен в едином серовато-коричневом тоне. Достоевский сидит на стуле, повернувшись в три четверти, положив ногу на ногу и сжав колено кистями рук с переплетенными пальцами. Фигура мягко тонет в полумраке темного фона и тем самым отдалена от зрителя. С боков и в особенности над головой Достоевского оставлено значительное свободное пространство. Это еще более отодвигает его вглубь и замыкает в себе. Из темного фона пластично выступает бледное лицо. Достоевский одет в расстегнутый серый пиджак из добротной тяжелой материи. При помощи коричневых брюк в черную полоску оттеняются кисти рук. Перову в портрете Достоевского удалось изобразить человека, чувствующего себя наедине с самим собою. Он всецело погружен в свои мысли. Взгляд углублен в себя. Худое лицо с тонко прослеженными светотеневыми переходами позволяет ясно воспринять структуру головы. Темно-русые волосы не нарушают основной гаммы портрета.

В колористическом отношении интересно отметить то, что серый цвет пиджака воспринимается именно как цвет и вместе с тем передает фактуру материи. Его оттеняет пятно белой рубашки и черного в красную крапинку галстука.

Портрет Достоевского и современниками был достаточно оценен и считался лучшим из портретов Перова. Известен отзыв о нем Крамского: „Характер, сила выражения, огромный рельеф <...> решительность теней и некоторая как бы резкость и энергия контуров, всегда присущие его картинам, в этом портрете смягчены удивительным колоритом и гармонией тонов“. Отзыв Крамского тем более интересен, что к творчеству Перова в целом он относился критически».Лясковская О.Л. В.Г. Перов. Особенности творческого пути художника. – М.: Искусство, 1979. С. 108.

Перов не был знаком с Ф.М. Достоевским. Да и жили они в разных городах. Тем не менее их встреча, можно сказать, была предопределена не только схожестью идей, которые они исповедовали и которыми питалось их искусство, но и общностью религиозных убеждений — богоискания не на путях просвещенного разума, а в сердце своем. И потому видели они в церкви спасительный исход из той «нравственный тины», в которой пребывает душа, распятая страстями и похотями.

Видимо, почувствовав интуитивно родственность взглядов писателя и художника, П.М. Третьяков и предложил не кому-нибудь, а именно Перову написать портрет Достоевского для своей коллекции. Вообще, надо сказать, что «портретный жанр» — это отдельная страница в творческой биографии художника, где нашли свое важное место портреты А.Рубинштейна (1870), А.Н. Островского (1871), а также созданные в течение 1872 года, то есть в один год с «Достоевским», портреты В.И. Даля, И.С. Тургенева, А.Н. Майкова, М.И. Погодина и других. Все это не просто прекрасные живописные произведения, отличающиеся глубиной проникновения во внутренний мир модели. Взятые вместе, они представляют собой очень значимое для отечественного искусства явление, ту высоту, которой достиг в своем развитии русский психологический портрет. И это еще одно обстоятельство, побудившее Третьякова обратиться именно к Перову написать портрет такого тонкого психолога, знатока потаенных глубин русской души, каким был Достоевский.

И все же, несмотря на внутреннюю близость, задача, стоявшая перед Перовым, была необычайно сложная, и определялась она не только масштабом самой личности Достоевского, но и высокой требовательностью, предъявляемой писателем вообще к искусству портретиста. В частности, «точность и верность» воспроизведения тот рассматривал лишь как «материал, из которого потом создается художественное произведение». «В редкие только мгновения, — писал Достоевский, — человеческое лицо выражает главную черту свою, свою самую характерную мысль. Художник изучает и угадывает эту главную мысль лица, хотя бы в тот момент, в который он списывал, и не было ее вовсе на лице».

Иными словами, для Достоевского ценность портрета заключалась не во внешней схожести и не в отображении только характера портретируемого или даже его психологии, но в выражении максимальной концентрации его духовного мира, который писатель считал «высшей половиной существа человеческого».

И потому для него именно она, эта «высшая половина» каждого отдельно взятого человека, его духовная реальность, и составляет «главную мысль лица», или, как он писал в другой статье, «его главную идею». Она-то больше всего и притягивала к себе самого писателя, раскрывавшего в своих героях «первореальность человеческого духа, его хтонические глубины, в которых Бог с дьяволом борется, в которых решается человеческая судьба».

Эта «первореальность духа» Достоевского, человека, как отмечали современники, «нечувствительного и равнодушного к житейским радостям и попечениям», и заинтересовала Перова в первую очередь. И прежде всего потому, что и для него, как известно, «внутренняя моральная сторона» человеческого существа становилась и в жизни, и в творчестве все более приоритетной, все сильнее заявляя о себе как программная установка его искусства.

Отсюда этот предельно сдержанный колорит картины, ее строгая, компактная композиция, освобожденная от какого бы то ни было антуража. Даже кресло Достоевского, прописанное силуэтно, в приглушенных тонах, едва просматривается в темной живописи фона. Ничего отвлекающего, «рассказывающего». Напротив, отталкиваясь от самой модели, художник привносит в портрет созерцательный настрой, располагающий к размышлению, то есть к соработе зрителя. Потому и сама посадка фигуры, с ее угловатым абрисом, цепко схваченными руками на коленях, решена как замкнутая, сосредоточенная в себе композиция.

Расстегнутый сюртук — не очень новый, местами потертый, довольно грубого, недорогого сукна — чуть приоткрыл белую манишку, скрывающую впалую грудь «хворого, хилого человека, замученного и болезнями, и напряженной работой», как писал о Достоевском один из его современников. Но для Перова «болезнь и напряженная работа» — всего лишь жизненные обстоятельства, в которых изо дня в день живет и творит Достоевский-писатель. Художника же в данном случае интересует совсем другое— Достоевский-мыслитель. И потому взгляд, не задерживаясь на торсе, ритмами вертикалей восходит к лицу. Плоское, с широкими скулами, болезненно-бледное лицо Достоевского само по себе мало привлекательное, и тем не менее оно, можно сказать, магнетически притягивает к себе зрителя. Но, попав в это магнетическое поле, ловишь себя на том, что не рассматриваешь сам портрет: как он нарисован, как прописан, поскольку пластика лица, лишенная активной лепки, при отсутствии резких светотеневых перепадов, лишена и особой энергичности, равно как и мягкая, тонкая фактура письма, которая лишь деликатно выявляет, но не подчеркивает телесность кожного покрова. При всем том сама по себе живописная ткань лица, будучи соткана из динамичного света, необычайно подвижна. То разбеливая цвет, то просвечивая сквозь него, то намечая легким касанием форму, то золотым сиянием осветив высокий, крутой лоб, свет тем самым оказывается главным творцом и цветописи лица, и его моделировки. Подвижный, излучаемый в разной степени интенсивности, именно свет лишает здесь пластику монотонности, а выражение лица — застылости, вызывая то незаметное, неуловимое движение, в котором пульсирует тайноскрытая мысль Достоевского. Она-то и манит, а точнее, втягивает в себя, в свои бездонные глубины.

«Высокий поэт или художник, — размышляя о Достоевском, писал Вас. Розанов, — есть всегда вместе и провидец, и это потому, что он уже видел многое, что для остальных людей остается на степени возможного, что для них только будущий вероятный факт.

От этого, посмотрите, как много встревоженного в лице их... какой перевес в задумчивости над другими людьми... какая растерянность среди практической жизни, рассеянное невнимание к ней». Эти строки написаны спустя годы после смерти самого писателя, но как точно они ложатся на его перовский портрет. Кажется, будто даже списаны с него, настолько емким оказался воплощенный образ.

Перов сумел поймать и отобразить на холсте тот драматический момент, когда духовным очам Достоевского открылась какая-то страшная истина с ее трагической неизбежностью и душа содрогнулась от великой скорби и безысходности. Но при всем том во взгляде перовского героя нет даже намека на призыв к борьбе. И в этом также очень точное попадание в образ человека, никогда не соблазнявшегося «тайнозрением зла», но распинавшегося «за то, что придет или, по крайней мере, должно прийти», страдавшего и веровавшего «от любви, не от страха». Отсюда это осознание им крестного пути для человека, страны и народа. Отсюда же и этот призыв его: «терпи, смиряйся и молчи». Словом, все то, что Федор Михайлович называл «страдальческим сознанием» русского народа. И именно оно, это «страдальческое сознание» самого Достоевского, и пронизывает собою его живописный образ как «главная идея его лица».

Возможно, оттого, что духовная реальность и писателя, и художника, разнясь масштабом, была при этом все же одной природы, Перову удалось не только подметить самое характерное в натуре Достоевского, но и прикоснуться к самому сокровенному в этом человеке.

В. Е. Маковский. Автопортрет. 1905 г.
Русский художник

Русский художник-передвижник, живописец и график, педагог, мастер жанровой сцены; академик, действительный член Петербургской Академии Художеств. Брат К. Е. Маковского.

    Родился 26 января 1846 г., Москва, Российская империя
    Умер 21 февраля 1920 г. (74 года), Санкт-Петербург, РСФСР
    Родители Егор Иванович Маковский

Владимир Маковский. «На бульваре»
1886-1887. Холст, масло. 53x68

Владимир Маковский затронул в картине «На бульваре», написанной им в 1877, одну из самых острых проблем в России того времени, которая сейчас может показаться далекой и неактуальной, но современникам он должен был показаться вполне типичным.

Главная проблема картины – это отъезд крестьян в городе на заработки. Кормилец был вынужден покидать семью: родителей, жену, детей, жизнь без них нарушалась, родственная связь ослабевала и даже пропадала, а привычные устои деревенского мира рушились, как и патриархальный мир.

Главные герои произведения «На бульваре» – это жена, приехавшая к своему молодому мужу в Москву и сам муж, который, как и многие другие, отправился в город на заработки и поменялся до неузнаваемости. Такие перемены в поведении благоверного удивили и опечалили девушку, приехавшую с надеждой поделиться всем накопившимся с мужем. Но, придя на бульвар и сев на скамейку, он будто не замечает своей любимой.

Городская жизнь завладела им: вот он, фатоватый и подвыпивший, вальяжно развалившись, играет на гармошке, при этом не думая ни о чем и ни о ком, кроме себя и своего внешнего вида. Он румянен и доволен собой, что нельзя сказать о его жене: опечалившись непоправимыми переменами, она сгорбилась и в безысходности смотрит вдаль. Возможно, ей стыдно за любимого, быть может, она сожалеет об утрате родной души, и, конечно же, ей очень тяжело осознавать свою ненужность этому человеку. Вся картина разворачивается на фоне осеннего городского пейзажа: деревья с опавшими листьями, серое небо и крыши домов с небольшими снежными участками; что добавляет ей еще больше драматизма.

Небольшое по своим размерам и сюжету полотно вместило в себя множество мыслей, переживаний, наблюдений художника. Да, картина несколько неактуальна сегодня, но это не мешает проникнуться ее идеей и сочувствием к девушкам тех времен, оказавшимся в подобном положении, а также их семьям.

Этот шедевр - едва ли не последний в творчестве Маковского. Маковский написал его в 1886 году (ныне хранится в Третьяковской галерее). Стасов, всегда хваливший Маковского шумно, горячо и, пожалуй, неумеренно, описывал ее так: "К молодому мужу, мастеровому, пришла из деревни жена с ребенком. Они сидят на скамейке, под деревьями, на бульваре. Муж немного выпил, у него щеки рдеются, он играет на гармонике, заломив голову, о жене и ребенке, кажется, позабыл думать. А она, с довольно тупым и животным выражением, сидит, потупившись в землю, и, кажется, ничего, бедная, не понимает, и не думает. Такой глубоко верный тип Владимир Маковский, да и кто угодно у нас, в первый раз затронул". В этом описании все точно, кроме "тупого" выражения в глазах женщины. Стасов, как это с ним часто бывало, в угоду тенденции (в данном случае, вере в серьезное преимущество города перед "темной" русской деревней) говорил против всякой очевидности, Маковский же, невосприимчивый к "тенденциям", увидел вещи в гораздо более правильном свете. Не тупость, а отчаяние в глазах молодой женщины (здесь ощутима перекличка со "Свиданием"), Жизнь, заведенная в тупик. Возможно, не умом, но сердцем женщина отлично понимает положение дела,- гораздо лучше, чем ее подвыпивший муженек (но ведь он пьет, чтобы ничего не понимать, не думать). В этой картине - редкая у Маковского, удивительно сильная лирическая атмосфера. И потому, что это - картина о несчастной любви, о сломленной жизни. И потому, что это - картина о любимом городе. С нежностью и восторгом Маковский написал московскую даль, городские крыши, серенькое небо, голые деревья и рисующийся в глубине еле различимый силуэт церкви.

ШЕДЕВР И ТРАГЕДИЯ ИЛИ ИСТОРИЯ ОДНОЙ КАРТИНЫ

эскиз Карла Брюллова к его знаменитому полотну «Последний день  Помпеи»
- одна из ярчайших жемчужен Муромской галереи

Редкий музей может похвастаться подобным приобретением в своей коллекции. Порой этот эскиз заставляет удивиться даже гостей из Москвы и  Петербурга.  А  завораживает их не только уникальность старого рисунка, но и притяжение трагического сюжета, переданное гением художника.

И действительно, этот небольшой пожелтевший листок  рассказывает зрителям  не только о страшном  катастрофе древности, но и том,  как создавалось величайшее полотно русской живописи.

                                                НАКАНУНЕ   ТРАГЕДИИ.

Талантливая кисть Брюллова  раскрыла перед нами одну из картин ужасной трагедии Древнего мира.  За два роковых дня, 24 и 25 августа 79 года н.э., прекратили свое существование сразу несколько римских городов — Помпей, Геркуланума, Стабии и Октавианума.  И виною этого стало пробуждение вулкана Везувий, у подножья которого расположились эти поселения.

Люди давно и по достоинству оценили высокую, ни с чем несравнимую плодородность вулканических почв и начали возделывать их с незапамятных времен. В распоряжении ученых имеются письменные источники о том, что еще более двух тысяч лет назад, вокруг Везувия и на его склонах собирались богатые урожаи.

В начале I в. Везувий был покрыт густым лесом с диким виноградом. На его вершине располагалось заросшее чашевидное углубление — следы древнего кратера, сохранившегося после 300-летнего периода покоя вулкана. В этом кратере в 72 г. скрывался Спартак с восставшими рабами. На его поиск были брошены 3000 солдат во главе с претором Клодиусом Пулькером. Однако Спартак ускользнул от них и вырвался на равнину, окружающую вулкан с севера.

Вулканические пеплы и туфы, плащом покрывавшие пологие склоны Везувия и его окрестности, делали земли вокруг него необычайно плодородными. Особенно хорошо росли кукуруза, ячмень, орехи, пшеница, виноград. Недаром эта область славилась отличными винами

А в начале новой эры область вблизи Неаполитанского залива была еще и излюбленным местом жительства богатых римлян. На севере располагался город Геркуланум, южнее находились Помпеи и Стабия — три своего рода дачных предместья Неаполя. Патрициев привлекал сюда мягкий и теплый климат. А потому эта часть берега  залива близ Неаполя была застроена богатыми виллами.

Первые признаки беспокойства Везувия были замечены еще в середине августа 79 года. Но тогда это мало кого озадачило.  Подобные сюрпризы  замечалось за вулканом и раньше.  Последний раз он основательно «побеспокоил» Помпеи 5 февраля 62 года н.э.  Мощное землетрясение порядком разрушило город, но это не послужило уроком его жителям.  Они не спешили покидать обжитые места.  И это не случайно!

Итак,  последующие 15 лет Помпей строился - жители города восстанавливали разрушенные землетрясением дома и строили новые здания.

Как это ни странно, горожане, несмотря на жестокий урок судьбы, не принимали Везувий в серьез и дальнейших неприятностей от него не ждали.

Подземные толчки не очень беспокоили горожан. Они каждый раз заделывали трещины в домах, попутно обновляя интерьер и добавляя новые украшения. Никакой паники.

«И  СТАЛ  ПОСЛЕДНИЙ  ДЕНЬ  ПОМПЕИ  ДЛЯ  РУССКОЙ  КИСТИ  ПЕРВЫМ  ДНЕМ…»

Впервые Карл Брюллов посетил раскопки Помпеи летом 1827 года. История трагической катастрофы, постигшей древний город, целиком захватила все помыслы живописца. Скорее всего, именно тогда у него и родился замысел создать монументальную историческую картину.

Художник стал собирать необходимые материалы, прежде чем приступить к написанию картины. Важным источником сведений послужили для него письма очевидца катастрофы Плиния Младшего к римскому историку Тациту, содержавшие подробности катастрофы.

Брюллов изучал обычаи древней Италии, несколько раз бывал в Неаполе, исследовал разрушенную Помпею, ходил по ее улицам, подробно осматривал дома, сохранившиеся под вулканическим пеплом со всей обстановкой и утварью. Посещал Неаполитанский музей, где находились поразительно живые отпечатки тел людей, засыпанных горячим пеплом. Он делает ряд эскизов: пейзажа, руин, окаменелых фигур.

Художник несколько раз посещал оперу Пачини «Последний день Помпеи» и одевал своих натурщиков в костюмы героев этого спектакля. По материалам археологических раскопок Брюллов пишет не только все предметы быта. Некоторые фигуры он изобразит в тех самых позах, которые сохранили пустоты, образовавшиеся в застывшей лаве на месте испепеленных тел, - мать с дочерьми, упавшая с колесницы женщина, группа молодых супругов. Образ юноши с матерью художник взял у Плиния.

В 1830 г. художник начал работу на большом холсте. Он писал на таком пределе духовного напряжения, что, случалось, его буквально на руках выносили из мастерской. Однако, даже пошатнувшиеся здоровье не прекращает его работы.

И вот  родилась окончательная композиция картины.

Толпа в картине разбивается на отдельные группы, по которым зритель постепенно считывает литературный замысел художника – изобразить чувства и поведение людей перед лицом гибели.

Каждая группа имеет свое содержание, вытекающее из общего содержания картины. Мать стремится укрыть детей. Сыновья спасают старика отца, несут его на плечах. Жених уносит бесчувственную невесту. Немощная мать – убеждает сына не обременять себя, а отец семейства последним в жизни движением пытается укрыть своих близких. Но вот всадник, у которого спастись шансов куда больше, чем у других, мчит во весь опор, не желая никому помочь. И жрец, которого привыкли слушать и которому верили, трусливо покидает гибнущий город, надеясь остаться незамеченным.

В одной из групп заднего плана художник изобразил самого себя. В его глазах не столько ужас перед смертью, сколько пристальное внимание художника, обостренное ужасным зрелищем. Он несет на голове самое дорогое – ящик с красками и другими живописными принадлежностями. Кажется, он замедлил шаги и старается запомнить развернувшуюся перед ним картину.

И вот полотно было закончено. Подготовка к работе шедевром заняли шесть лет жизни мастера.(1827-1833гг.) Но и ее успех был грандиозным.

Еще задолго до окончания в Риме начали говорить о дивной работе русского художника. Когда же двери его мастерской на улице Святого Клавдия широко распахнулись для публики, и когда потом картина была выставлена в Милане, итальянцы пришли в неописуемый восторг. Имя Карла Брюллова сразу стало известным на всем италийском полуострове - с одного его конца до другого. При встречах на улицах, всякий снимал перед ним шляпу; при его появлении в театрах все вставали; у дверей дома, где он жил, или ресторации, где он обедал, всегда собиралось много народу, чтобы приветствовать его.

Настоящий же триумф ожидал К. Брюллова на родине. Картину привезли в Россию в июле 1834 года, и она сразу же стала Предметом патриотической гордости, оказалась в центре внимания русского общества. Многочисленные гравированные и литографические воспроизведения "Последнего дня Помпеи" разнесли славу К. Брюллова далеко за пределы столицы. Лучшие представители русской культуры восторженно приветствовали прославленное полотно: А.С. Пушкин переложил его сюжет в стихи, Н.В. Гоголь называл картину "всемирным созданием", в котором все "так мощно, так смело, так гармонично сведено в одно, как только это могло возникнуть в голове гения всеобщего". Но даже и эти собственные восхваления казались писателю недостаточными, и он назвал картину "светлым воскресением живописи. Он (К. Брюллов) силится схватить природу исполинскими объятиями".

Е. А. Боратынский, сочинил по этому случаю хвалебную оду. Слова из которой -"Последний день Помпеи стал для русской кисти первым днем!" – стали в последствии знаменитым афоризмом.

Владелец картины Анатолий Демидов подарил картину Николаю I, который выставил картину в Академии художеств как руководство для начинающих живописцев. После открытия Русского музея в 1895 году, полотно выставили там, и к нему получила доступ широкая публика.

История картины Рене Магритт «Замок в Пиренеях»
Автор: Евгений Сусманович

Рене Магритт «Замок в Пиренеях»

Картина не называется Воздушный замок! А почему она должна так называться, ведь воздушные замки это что-то эфемерное, невозможное к реализации, из области несбыточной мечты и тщетных надежд. А перед нами воплощение огромной тяжести, массивности, каменный замок-астероид. Повесить его над морем и убрать, следовательно, всю массивность мог только сюрреалист. Ведь сюрреализм, он над, под, сверху, сбоку... где угодно, только не сама реальность! Хорошо, пусть даже сам Магритт сказал, что сюрреализм — это реальность, освобождённая от банального смысла. Играть словами и я умею и много чего могу сказать... вот только рисовать не умею. А Рене Магритт в 1959 году решил повесить землю ни на чём и нарисовал свой Le Château des Pyrénées — Замок в Пиренеях. Очень возможно, что другой художник Джеймс Кэмерон, но через 50 лет, наполнит обратно смыслом существование невесомых каменных обиталищ.

Кадр из фильма Джеймса Кэмерона «Аватар» 2009 года производства.
Множество воздушных островов, составляющих сюрреалистичный пейзаж планеты Пандоры, уже не кажутся безумной фантазией и становятся доступными для восприятия массовому зрителю.

Картина «Замок в Пиренеях» относится к позднему периоду творчества Рене Магритта (1898—1967), проще говоря, произведение создано взрослым и опытным художником. Хотя, как известно, Магритт никогда не отличался ребячеством и напускной экстравагантностью. Мне лично было бы интересно узнать, что может символизировать так высоко забравшийся замок и почему Пиренеи. Однако и мысль, что шестидесятилетний Магритт просто поймал красивый образ и просто дал ему имя, меня тоже греет. Короче, слово за Магриттом, слово, которое, мне, к сожалению, на русском языке найти не удалось, то есть я не нашёл историю этой картины, рассказанную самим Магриттом.

Рене Магритт давал названия своим картинам так, «что они не дают поместить их в область привычного, туда, где автоматизм мысли непременно сработает, чтобы предотвратить беспокойство». На современном жаргоне это называют разрывом шаблона. На сайте Капля света уже была статья, посвящённая магриттовским названиям картин — Демотиваторы Рене Магритта. В этом же 1959 году Магритт пишет ещё одну картину «Стеклянный ключ», где снова ниспровергает самоё качество камня — инертность, грубость и безжизненность.

Рене Магритт «Стеклянный ключ», 1959.

Стеклянный ключ хранится в Хьюстоне (США) в музее Менила (в честь коллекционера искусств Доминика де Мениля, подарившего родному городу своё собрание). Здесь хранится большое количество работ сюрреалистов вообще. Сюжет Стеклянного ключа у меня вполне ассоциируется с Хьюстоном (штат Техас): космические одиссеи от Голливуда напоминают о себе. Хьюстон у вас проблемы? Нет — у нас Стеклянный ключ.

А вот картина «Замок в Пиренеях» находится в коллекции Брюссельского музея Рене Магритта (Musée Magritte), открывшего свой занавес для посетителей в 2009 году:

Музей Рене Магритта в Брюсселе (Бельгия)

Полотно Клода Моне "Водяные лилии" считается роковой картиной - пожароопасной.

И это идет с момента ее написания.
Закончив работу над этой картиной, Моне приглашает друзей и устраивает пирушку. Тут в мастерской начинается пожар, огонь погасили и не придали этому значения.

Картину автор продает одному кабаре на Монмарте, а через месяц пожар уничтожает заведение. Картину успели вынести из огня.

Следующим владельцем полотна стал парижский меценат Оскар Шмитц, через год его дом сгорел и пожар начался с кабинета, где висели "Водяные лилии".
Картина чудесным образом уцелела.

В 1958 году злополучный пейзаж попал в Нью-Йоркский музей современных искусств. Четыре месяца спустя и здесь приключился пожар. На этот раз картина сильно обуглилась.

Один за другим горели по неизвестной причине мастерская творца, далее дома владельцев – кабаре на Монмартре в Париже, дом французского мецената, Нью-Йоркский музей современных искусств.
В наше время картина ведет себя тихо, спокойно висит в музее Мормотон (Франция).

«Венера с зеркалом» (исп. La Venus del espejo)
Картина испанского художника Диего Веласкеса, изображающая полулежащую обнажённую Венеру. Она смотрится в зеркало, которое держит перед ней Амур.

    СоздательДиего Веласкес
    МузейЛондонская Национальная галерея

Испания в XVII столетии переживала свой Золотой век — и в литературе, и в театре, и в живописи. Великий испанский писатель Сервантес и столь же великие драматурги Лопе де Вега, Кальдерон, Тирсо де Молина, художник Франсиско Сурбаран — все эти выдающиеся люди, оставившие след в мировой культуре, были современниками Веласкеса, а некоторые — его близкими друзьями. Но при этом страна жила в строго ограниченных рамках дозволенного церковью. Служителям Господа удалось заполучить не только невероятные богатства, но и огромную власть. Все было подчинено вере. Нарушившего установленные правила ждала неминуемая кара инквизиции, истово оберегавшей веру от чуждых ей людей и идей. Духовные стражи Испании прислушивались к любому известию о нарушении святых догматов. Доносы были делом привычным, а потому над всеми испанцами висела страшная угроза — оказаться перед святым трибуналом, ведь у любого могли оказаться тайные недоброжелатели. Церковь распространяла свои правила на все стороны человеческой деятельности.

Существовали определенные рамки дозволенного и для живописцев. Так, им не позволялось изображать голое тело. Франсиско Пачеко оставил даже специальные рекомендации о том, как следует писать дам (разумеется, в образах мифологических или библейских героинь), не нарушая норм благонравия: лишь лицо и руки можно было писать с натуры, а все остальное — по гравюрам итальянских и немецких мастеров, например Дюрера. «Создавая на холсте сладострастные обнаженные фигуры, живописцы становятся проводниками дьявола, поставляют ему приверженцев и населяют царство Ада», — говорил один из ярых проповедников веры Хосе де Иезус Мария. И в такой удушающей атмосфере появилась удивительная, обнаженная, прекрасная веласкесова Венера. Настоящее чудо, причем не имевшее ничего общего с чудесами религиозными. Историки искусства до сих пор спорят, кто позировал Веласкесу для этой картины и когда именно было создано полотно. Первое письменное упоминание о картине датировано 1651 годом — в описи коллекции родственника влиятельного Оливареса, маркиза дель Карпио. Одни ученые полагают, что картина была создана Веласкесом во время его пребывания в Италии, куда он по указанию короля отправился в 1648 году для знакомства с достижениями итальянских коллег и покупки картин для королевской коллекции. В тот период Веласкес переживал личный кризис — жену в Италию он с собой не взял. И хотя Веласкес всегда жил довольно замкнуто, трудно представить, что пылкий испанец мог провести эти почти три года в Италии без любви. И действительно, есть свидетельства того, что у него в Италии была возлюбленная, и более того, она — уже после отъезда художника в Испанию — родила ему сына, на содержание которого Веласкес потом отправлял деньги. Очень может быть, что именно эта неизвестная нам итальянка и позировала Веласкесу для его Венеры.

По легенде, «Венера с зеркалом» Веласкеса всё-таки была показана Филиппу IV и даже одобрена им, по слухам, ему понравилось что в зеркале отражается лица совсем не красивой женщины.

Но существует и другая версия — полотно было создано в Испании, и на картине не итальянка, а настоящая испанка, очаровательная Дамиана, известная мадридская актриса и танцовщица. Дамиана была близкой приятельницей маркиза Гаспара де Эличе дель Карпио, страстного коллекционера, почитателя искусств и любителя хорошеньких женщин. Он и попросил художника написать красавицу, радовавшую маркиза своими ласками, причем маркизу захотелось, чтобы Веласкес написал Дамиану обнаженной — видно, дону Гаспару хотелось любоваться ее телом всегда, даже тогда, когда ее с ним рядом не было.

Будучи в Италии, Веласкес восхищался картинами Микеланджело, Тициана, Джорджоне, Тинторетто, Порденоне и других великих итальянцев, которые с присущим им смелостью и мастерством писали обнаженных красавиц и красавцев, героев и героинь мифологических сюжетов. Сияние женской кожи, красота пышных округлостей — все это не могло не произвести впечатления на испанца, воспитанного в строгой католической традиции. Конечно же, Веласкесу очень хотелось попробовать сделать нечто подобное и самому. Тем более что, как ему было известно, авторская реплика тициановского шедевра «Венера с зеркалом» украшала спальню самого короля; никогда, кстати, не отказывавшего себе в мирских утехах, несмотря на все запреты церкви… Все в Мадриде знали об истории, случившейся в 1638 году, когда герцог Оливарес, регулярно поставлявший королю дам для особых развлечений, обратил внимание монарха на хорошенькую монашенку из монастыря Сан-Пласидо по имени Маргарита де ла Крус. Вельможи уговорили Маргариту принять короля, но девушка в последний момент испугалась и во всем призналась настоятельнице. И тогда та решила отомстить королю — когда монарх пришел в «комнату свиданий», он увидел там гроб, в котором лежала бледная Маргарита, сжимая в руках распятие. Король бежал, но затем в гневе вернулся со своими приближенными в монастырь и устроил в его святых стенах нечто столь кощунственное, что о подробностях происшедшего мадридцы потом осмеливались говорить только шепотом. Поначалу, как свидетельствовал Пачеко, Веласкес изобразил на холсте одну только женскую фигуру, смело презрев все советы своего учителя, но потом, из осторожности, все-таки добавил мальчишку с крылышками Купидона — пусть его красавицу можно будет представить не как живую женщину, а как античную богиню, а уж богине позволено все — даже возлежать такой бесстыдно голой, да еще у всех на виду.

Но юный Купидон не мог скрыть красоту и страстность живой плоти. «Та женщина хороша, что полна огня, но не обжигается», — гласит испанская пословица. Веласкесова Венера -изящна и тонка, грациозна и оболь-стительна. но еще и горда. Для нее любить — значит не сдаваться, а побеждать. Если фламандские, итальянские и немецкие Венеры бесстыдно обращены лицом к зрителю и принадлежат всем, безоглядно даря свою красоту, то эта коварная искусительница повернулась к зрителю спиной — никто ей в общем-то не нужен. Лицо ее видно лишь в зеркале. И эта деталь тоже чрезвычайно важна для испанца Веласкеса.

В испанской традиции женщина, смотрящаяся в зеркало, — сюжет философско-поучительный. Смотреть на свое лицо можно было, лишь дабы постигнуть замысел Творца — вот что требовала католическая мораль. Но у Веласкеса совсем другое отношение к зеркалам. Они всегда его завораживали, влекли в свое зазеркальное пространство. Зеркала часто появлялись на его картинах — они преобразовывали пространство, расширяя его, придавая объемность и глубину. В его мастерской было десять зеркал, а стоили они в те времена немало. Однажды, когда художника спросили. зачем ему столько, он ответил, что зеркала — его помощники, почти подмастерья. Ведь отражение — та же картина, только существует она лишь мгновение. Веласкес в своих портретах старался добиться предельно точного отражения времени и личности своих героев. «Мой художник стал зеркалом нашей жизни», — однажды с тонкостью, делающей ему честь, сказал о Веласкесе Филипп IV. Вот и Венера смотрит в зеркало и видит там свое лицо — мягкий овал, темные бархатные глаза. Это неясное лицо в зеркале — словно прекрасное видение, недостижимая мечта… Но все-таки «Венера…» — прежде всего портрет тела, влекущего, прекрасного, таящего в себе обещания изысканных наслаждений. Недаром долгие годы картина хранилась в спальне дона Гаспара, и тайна «Венеры», дабы не принести несчастья ее автору и обладателю, оберегалась свято.

6 августа 1660 года художника не стало. Все, провожавшие Веласкеса в последний путь, отметили, что никто из рыцарей Сант-Яго на похороны не пришел, хотя, по обычаю, орден всегда отдавал почести своим почившим рыцарям. Так гранды-аристократы отомстили гениальному, но невысокородному собрату. А его «Венера с зеркалом» продолжала свою жизнь. После смерти любвеобильного маркиза Гаспара картина досталась его дочери Каталине, маркизе дель Карпио. Когда же она вышла замуж за одного из герцогов Альба, шедевр Веласкеса стал достоянием дома Альба. В начале XIX века картина принадлежала Каэтане Альбе, той самой, которую так любил другой великий испанский художник — Франсиско Гойя и с которой он написал свою Венеру — «Обнаженную маху». После смерти герцогини Каэтаны в 1802 году Карл IV приказал Альба продать картину вместе с другими принадлежавшими им полотнами своему фавориту и премьер-министру Мануэлю Годою. Когда же фортуна отвернулась от этого гордого красавца и его изгнали из страны, конфисковав все имущество, «Венера» попала на Британские острова, где ее приобрел за 500 фунтов стерлингов известный коллекционер, историк и большой друг Вальтера Скотта Джон Морритт. Этот прекрасно образованный, увлеченный искусством и историей эсквайр — именно он впервые доказал, что Троя не только легенда, но и действительно существовавший в далекие времена город, и именно его труды стали основополагающими для Шлимана — сразу понял всю ценность полотна Веласкеса.

Несколько десятилетий картина хранилась в поместье Морриттов Рокебю-Парк — в Англии его так и называют — «Венера Рокебю». В те годы о существовании полотна знали немногие, но, когда в 1906 году наследникам Джона Морритта понадобились деньги и они решили его продать, о картине заговорила вся Британия. Покупатель нашелся тут же, однако за океаном, и вся страна — впервые, дабы сохранить для потомков произведение искусства, — собирала деньги в складчину. Свой вклад, решающий, 8000 фунтов стерлингов, анонимно внес и восхищавшийся картиной король Эдуард VII. В конце концов нужная сумма, 45 ООО фунтов, была собрана, и в 1905 году «Венера» попала в Лондонскую национальную галерею, став одной из самых ярких жемчужин ее коллекции. Но на этом превратности веласкесовой Венеры не закончились.

10 марта 1914 года в зал, где висела картина, вошла довольно невзрачная девушка, ничем не выделявшаяся из толпы обычных посетителей музея. Подойдя к творению великого испанца, она вдруг выхватила из-за пазухи тесак и с остервенением набросилась на картину. Ей удалось нанести семь ударов. Когда девушку арестовали, она заявила констеблю: «Меня зовут Мэри Ричардсон. Я суфражистка, борец за права женщин. Вы можете купить еще одну картину, но ни за какие деньги вы не купите вторую Эммелин Панкхерст, если убьете ее в тюрьме». Эммелин Панкхерст, о которой говорила Мэри, была главой движения суфражисток. Она сидела в это время в тюрьме Холлоуэй, где объявила голодовку. Во время следствия Мэри Ричардсон объясняла, как она, студентка, будущий искусствовед, решилась поднять руку на одну из самых знаменитых картин в европейской живописи: «Венера с зеркалом» стала предметом вожделения для мужчин. Эти сексисты пялятся на изображение прекраснейшей из женщин как на порнографическую открытку. Женщины всего мира благодарны мне за то, что я положила этому конец!»

Англичане были потрясены. Покушение  на шедевр, на который совсем недавно собирала деньги вся страна, совершил не сумасшедший, не религиозный фанатик, а девушка, да еще будущий искусствовед. И все это из-за каких-то там прав женщин! Статьи о происшедшем в Национальной галерее появились на первых полосах газет, и журналисты тут же прозвали Мэри Ричардсон по аналогии с легендарным убийцей Мэри-потрошительницей.

Мэри Ричардсон прожила долгую жизнь (она родилась в 1889-м, а умерла в 1961 году). До 1935 года она активно занималась политикой, делала и какие-то полезные дела, но англичане так и не простили ей покушение на национальное достояние — «Венеру с зеркалом» Веласкеса. Тем более что оно стало первой в длинном ряду атак на сокровища Англии. Жертвами ярых суфражисток были картины, рисунки, скульптуры, украшавшие лучшие музеи страны, соборные витражи. Вождь и идеолог суфражизма Эммелин Панкхерст заявляла: «Мы не проливаем кровь, как террористы-мужчины. Мы знаем, что есть нечто, чем наше правительство дорожит больше, чем человеческой жизнью. Это — общественная собственность. Именно тут мы и разим врага». Остановить вошедших в раж суфражисток смогла только Первая мировая война.

«Венеру» Веласкеса отреставрировали — работали лучшие мастера Соединенного Королевства. Через три месяца она снова вернулась на прежнее место в Галерее и вот уже несколько десятилетий после того страшного дня 1914 года по-прежнему дарит свою красоту посетителям музея, напоминая им о великом художнике Диего Веласкесе и о Золотом веке его родины — Испании.

Когда-то «Венерой» Веласкеса восхищались только самые близкие друзья маркиза де Эличе, допущенные в его спальные покои. Сегодня о ней знают во всем мире, ведь с этой красавицы, единственной обнаженной в творчестве Веласкеса и вообще в классическом испанском искусстве, началось новое направление в европейской живописи. Гойя и Мане, Дега и Матисс вслед за гениальным испанцем создавали своих Венер — со своими характерами, со своими несовершенствами, прекрасных, сводящих с ума, обворожительных, и уже совсем не богинь.

«Венера с зеркалом». Диего Веласкес
La Venus del espejo
Холст, масло. 122 × 177 см
Лондонская Национальная галерея, Лондон
(инв. NG2057)

За два с лишним столетия своей жизни «Венера с зеркалом» Веласкеса не потеряла ни малой толики своего очарования и притягательности. Она по-прежнему хороша, чувственна, горда и загадочна. И так хочется, чтобы она все-таки когда-нибудь повернулась к нам лицом и раскрыла все свои тайны…