Двоюродный дядя царя, великий князь Александр Михайлович, отмечая владение его иностранными языками, признавал: «Остальные его познания сводились к разрозненным сведениям по разным отраслям, но без всякой возможности их применять в практической жизни». Воспитатель Ники, генерал Г.Г. Данилович, внушил ему, что «чудодейственная сила таинства миропомазания во время Св. Коронования способна была даровать будущему Российскому Самодержцу все необходимые познания»[4].
По мнению контр-адмирала А.Д. Бубнова, в годы Первой мировой войны — начальника морского управления в Ставке —
«уровень его знаний соответствовал образованию гвардейского офицера, что, само собой разумеется, было недостаточно не только для управления государством, но и для оперативного руководства всей вооруженной силой на войне»[5].
Из всех сфер военного управления Николай II питал наибольшее пристрастие к изменениям в области военной формы. В частности, в конце августа 1907 г. он решил восстановить армейские гусарские полки, переименованные в драгунские в царствование Александра III. Как справедливо отмечал видный советский военный историк П.А. Зайончковский, значение этой меры было исключительно отрицательным. Гусары и уланы получили дорогостоящую опереточную форму. Однако они, как и драгуны, по-прежнему были призваны действовать и в конном, и в пешем строю. Неизменен остался и кавалерийский устав. Таким образом, с военной точки зрения эта реформа носила символическое значение, вернее — была бессмысленна[6]. Аналогично складывалась ситуация с наградами и знаками отличия. «Ни в одно из прежних царствований не раздавалось, кажется, столько медалей и различных значков, как при Николае II»[7] — писал по этому поводу А.А. Игнатьев. Царь питал неподдельный интерес лишь к внешней стороне военного дела, к фасаду армии. При этом он же являлся вершителем внешней политики России, оказавшейся в начале ХХ в. втянутой в войну с Японией, а будучи самодержавным монархом он также нес единоличную ответственность за подготовку страны к такой войне.
Еще в начале царствования Николая II, 30 марта 1895 г. на Особом совещании по вопросу о японо-китайской войне начальник Главного штаба генерал-адъютант Н.Н. Обручев прозорливо предсказывал:
«Для нас в высшей степени важно ни под каким видом не впутываться в войну... Нам пришлось бы воевать за десять тысяч верст с культурной страной, имеющей 40 млн. населения и весьма развитую промышленность. Все предметы снаряжения Япония имеет у себя на месте, тогда как нам пришлось бы доставлять издалека каждое ружье, каждый патрон...»[8].
Однако царь не внял словам своего ведущего военного специалиста, когда-то обучавшего его военной статистике.

Обострение в отношениях с Японией наступило уже в начале ХХ столетия, когда некий отставной ротмистр А.М. Безобразов, ставший в 1903 г. статс-секретарем, лоббировал развитие добычи леса на приграничных с Россией территориях бассейнов рек Туманган и Амноккан. Гарантировать благополучие его начинания, по замыслу промышленника, должны были... русские регулярные войска, что закономерно вызвало протест ряда азиатских государств. Присутствие русских военных сил в регионе было ничтожно, но для эскалации конфликта его вполне хватило. Может быть, Николай II решился на неё обдуманно, располагая всей необходимой разведывательной информацией и тщательно спланировав ведение возможной войны?
В конце декабря 1903 г. вся поступившая разведывательная информация была обобщена Главным штабом в докладной записке Николаю II. Из нее со всей очевидностью следовало, что империя микадо полностью завершила подготовку к войне и ожидает лишь удобного случая для атаки. Анализ информации, поступавшей от военных агентов и агентурных источников, содержал реальные доказательства неизбежности войны. Более того, русская военная разведка смогла установить практически точную дату ее начала. Именно этим объясняется приказ адмирала Алексеева эскадре в Порт-Артуре совершить демонстративный рейд к полуострову Шаньдун, а также запрос наместника в Петербург о разрешении на мобилизацию войск Дальнего Востока.
Однако экстренных мер со стороны царя и его окружения так и не последовало. Нерешительность высших должностных лиц привела к тому, что ни один из планов подготовки кампании против дальневосточного соседа, составленных Куропаткиным, Алексеевым и Главным морским штабом, не был осуществлен до конца[9]. После начала боевых действий тот же Куропаткин представил царю доклад, в котором выражал уверенность в быстрой и легкой победе и придавал весьма ничтожное значение японской армии. Сам Николай II запальчиво заявлял, что будет вести войну до решительного конца — до полной нейтрализации Японской империи, «так чтобы она не могла больше иметь ни войска, ни флота»[10]. Преуспев накануне войны в канонизации Серафима Саровского, Николай II распорядился благословлять его иконой солдат, отправлявшихся на войну. Похоже, царь понимал подготовку к войне именно так, а не иначе; фронтовики же были настолько смущены и разочарованы образом нового святого, что к концу войны уже слышать о нем не могли[11].

Формат статьи не позволяет даже вкратце описывать ход всей русско-японской войны 1904–1905 гг. Кроме того, любому интересующемуся историей России он прекрасно известен, как известен и весьма плачевный результат. Правда, заклейменный поэтом К. Бальмонтом за Мукден и Цусиму, Николай II в ходе войны и после подписания Портсмутского мира все же преуспел минимум в 2-х военных операциях... правда, против собственного народа. Первая — это «Кровавое воскресенье» 9 января 1905 г., расстрел регулярными войсками мирной манифестации, убийство сотен[12] верноподданных царя. До сих пор бытует версия о провокационном характере шествия и об открытии огня «из народа» — в свое время она необъяснимым образом даже попала на страницы академической периодики[13], однако эту попытку снять ответственность с царя приходится признать неловкой и беспардонной.
Другая — карательная акция, последовавшая за Московским вооруженным восстанием в декабре 1905 г. Она была возложена на цвет русской гвардии — Николай II приказал Преображенскому и Семеновскому полкам идти в Москву на подавление вооруженного восстания. Уникальный пример — офицеры-преображенцы ответили императору отказом, считая роль полицейских ниже своего достоинства. В ответ царь распорядился уволить неподчинившихся и набрал офицеров из армейских частей[14]. Миссия оказалась выполнена; «за жестокую расправу с восставшими офицерство получило разные награды...»[15]. Нельзя забывать и об аналогичной экспедиции генерал-лейтенанта П.К. Ренненкампфа, кровопролитием восстанавливавшего подчинение властям среди служащих на Забайкальской и Сибирской железных дорогах[16]...
Ранее же, когда ситуация на театре военных действий неотвратимо стала приобретать удручающие черты, на секретном совещании 28 февраля 1905 г. в Царском Селе и Николай II и высшие должностные лица армии и флота единодушно признали, что без перестройки системы управления и организации армии не обойтись. 5 мая 1905 г. царь вручил Николаю Николаевичу рескрипт, предписывающий немедленно созвать «Особое совещание» по выработке «Предложений о Совете государственной обороны». Высшее военное руководство отнеслось к этой реформе неоднозначно, так как предполагалось, что Совет станет не только совещательным, но и руководящим, контролирующим органом. Намечалось новое промежуточное звено между верховной государственной властью, военным и морским ведомствами, права и относительная самостоятельность которых в результате этого значительно ограничивались, так как они попадали в подчинение должностным лицам, не несущим непосредственной ответственности за положение дел в армии и на флоте. Следом военное ведомство было разделено на несколько независимых и самостоятельных частей: высшие коллегиальные учреждения (Военный совет, Александровский комитет о раненых и Главный военный суд — органы, действующие постоянно, Высшая аттестационная комиссия и Верховный военно-уголовный суд, функционировавшие периодически); главные управления (Канцелярия министерства, Главный штаб, ГУГШ, артиллерийское, инженерное, интендантское, военно-санитарное управления, а также управление военно-учебных заведений и военно-судебное); генерал-инспекторы (кавалерии, артиллерии, инженерных войск и военно-учебных заведений).
Это дробление привело к развитию дезинтеграционных процессов, потере единства в системе военного управления, развитию внутренней бюрократии, волокиты и торможению хода реформ[17].

После провала затеи с «Особым совещанием», в 1908–1912 гг., все органы и системы военного управления пришлось вновь передавать под руководство военного министра. Эту должность в 1905–1909 гг. занимал А.Ф. Редигер, пока Николай II, пригласив к себе министра, не заявил ему: «После того, что произошло в Думе, вы потеряли авторитет в армии и мое доверие». Формальным поводом была критика Редигером военной верхушки России в Думе, однако сам понимал истинную причину опалы: «Я был уволен по личному неудовольствию государя, притом за недостаточную защиту его прерогатив, остатков его самодержавия»[18].
Новый военный министр В.А. Сухомлинов, сознававший, как угодить царю, категорично заявлял: «В Государственной думе я выступать не буду, государь этого не желает». В результате возник и стал развиваться конфликт между руководством Военного министерства и Государственной думой. Такой подход не находил полного понимания и в самой армии. Беспощадная централизация, которая насаждалась Николаем II и безоговорочно поддерживалась военным министром В.А. Сухомлиновым в строительстве вооруженных сил, совершенно не соответствовала духу времени, ограничивала возможности гражданского общества влиять на процессы, происходящие в армии, контролировать их, а органы представительной власти — принимать участие в решении вопросов обороны, что, естественно, вызвало напряженность вокруг армейских проблем.
Личность В.А. Сухомлинова в контексте настоящего анализа заслуживает более пристального внимания — его деяния на посту министра, равно как и последующая опала, четко отражают обстановку в российском военном ведомстве накануне краха империи. Тезисно обозначим некоторые из них:
В 1910 г. Сухомлиновым был разработан и реализован новый план стратегического развертывания войск. По нему упразднялся Варшавский укрепленный район, составлявшие его крепости Варшава и Зегрж, а наряду с ними — на юге — Ивангород — подлежали уничтожению. К выполнению данного решения было приказано приступить в условиях строжайшей секретности, а мотивировалось оно слабостью перечисленных крепостей и необходимостью собрать находящиеся в них войска в кулак. Впрочем, тот же Сухомлинов, еще будучи начальником ГУГШ, в феврале 1909 г., докладывал о необходимости упразднения и Новогеоргиевска — мощнейшей крепости империи. Это его намерение немедленно вызвало протест видных специалистов из Главного крепостного комитета, в том числе управляющего его делами А.А. Поливанова. Их критика возымела определенное действие — решение Сухомлинова было отменено новым начальником ГУГШ генералом Гернгроссом, Новогеоргиевск было решено не уничтожать, а напротив — усилить. Однако к 1911 г. из-за переноса оборонительной линии на 200 км в глубь страны, крепость превратилась в изолированный форпост, а с после начала военных действий на западном фронте стала европейским подобием Порт-Артура[19]. В трагическом падении крепости в 1915 г. была и лепта самого военного министра.

В начале XX века на первый план стали выступать технические средства ведения войны, что влекло за собой повышение требований к образовательному уровню личного состава армий. Накануне Первой мировой войны Россия тратила огромные средства на нужды, собственно военного ведомства (26,7% [20]), тогда как на народное просвещение выделялось лишь 4,6% годового бюджета России[21]. Как следствие, к началу войны в России 61%. призывников были неграмотными, в то время как в Германии — лишь 0,04%, в Англии — 1%, во Франции — 3,4%, в США — 3,8%, в Италии — 30%[22].
«Благодаря» царю тогда же была ослаблена и сфера военного образования. Характерный тому пример: ординарный профессор Николаевской военной академии Н.Н. Головин был сторонником реформирования учебного процесса в академии. Возможно, его усилия привели бы к реорганизации системы подготовки офицерских кадров в высшем звене, но в начале 1914 г. прямым давлением съезда объединенного дворянства на Николая II он был снят с должности и назначен командиром 20-го драгунского Финляндского полка в Вильманстранд. Начальник академии генерал Д.Г. Щербачев также покинул её стены с назначением командиром армейского корпуса[23].
В канун начала войны военный министр предпринял крайне неоднозначную пропагандистскую акцию, вышедшую ему боком не только в глазах современников, но и в отечественной исторической науке — решился на прямой диалог с прессой. С его подачи 12 февраля 1914 г. в вечернем выпуске газеты «Биржевые Ведомости» была опубликована статья «Россия хочет мира, но готова к войне». В ответ на вопросы сотрудников военных комиссий Думы Сухомлинов «давал самые <...> жалкие ответы. Он попросту обнаруживал полное незнание своей программы»[24]. В самом деле, заголовок хвастливой статьи говорил сам за себя, но... серьезно расходился с реалиями — о том, насколько была готова Россия к войне в плане боевой готовности, свидетельствовал русский и советский военный историк A. M. Зайончковский: «В общем, русская армия выступила на войну с хорошими полками, с посредственными дивизиями и корпусами и с плохими армиями и фронтами, понимая эту оценку в широком смысле подготовки...»[25]. Германский генеральный штаб так же констатировал: «При столкновении с русскими германское командование может осмелиться на маневры, которые оно не позволило бы себе против другого равного противника»[26].
Самодержец считал возможным для себя вмешиваться и в такую тонкую сферу управления армией, как военная разведка. Результатом его действий стало ослабление зарубежной агентуры — в частности, военного атташе в Италии полковника князя Волконского царь попросту прогнал с военной службы без «мундира и пенсии» за публичное признание ограничения его самодержавной власти Манифестом 17 октября[27]. Не готова к войне была и русская контрразведка, как утверждает видный исследователь истории спецслужб А.А. Зданович[28].

Впрочем, год спустя, царь восстановит прерогативы самодержавного монарха, отстранив великого князя от должности и возложив функции Верховного главнокомандующего на себя. Автор этих строк уже касался причин этих событий в своей рецензии на документальный фильм «Николай II. Сорванный триумф», повторять содержание которой здесь нет необходимости. Следует лишь подчеркнуть, что смена Главковерхов произошла не в последнюю очередь из-за дворцовых интриг. Интересны мнения известных и неизвестных современников описываемых событий о решении императора.
Министр А.В. Кривошеин: «Принятие императором командования армией — это <...> свеча, брошенная в пушечный арсенал»[31].
Протопресвитер русской армии и флота о. Г.И. (Шавельский): «[Царь] в военном деле представлял, по меньшей мере, неизвестную величину: его военные дарования и знания доселе ни в чем и нигде не проявлялись», а «его общий духовный уклад менее всего был подходящ для верховного военачальника»[32].
Посол Британской империи в России Дж. Бьюкенен: «Совмещать обязанности самодержца великой империи и главнокомандующего — задача, непосильная для одного человека»[33].
Донской казак Г.И. Бардаков: «Нашего ГОСУДАРЯ нужно расстрелять»[34].
Мещанка г. Горки Могилевской губернии, торговка рыбой Ш.-Х. Паршен: «Наш НИКОЛКА не умеет воевать»[35].
Суммируя настроения, царившие в Действующей Армии, историк О.С. Поршнева констатировала: «Принятое Николаем II в августе 1915 г. решение о занятии им поста Верховного Главнокомандующего русской армии было встречено солдатами без энтузиазма»[36]. С какими же настроениями к этой знаковой черте подошла царская чета?
Николай II: «Быть может, для спасении России необходима искупительная жертва. Я буду этой жертвой»[37]. Александра Федоровна: «Царь, к сожалению, слаб, но я сильна...»[38]. Комментарии, по мнению автора, здесь излишни.
Впрочем, царю по-своему даже нравилась роль жертвы — он писал: «Мой мозг отдыхает здесь — нет министров, нет беспокоящих вопросов, требующих осмысления. Я полагаю, что это хорошо для меня»[39]. В Ставке он значительную часть дня проводил в окружении своей свиты. Царь вставал в девятом часу, занимался утренним туалетом, после чего следовал к молитве и чаю в столовой. В 11 часов Николай II шел в штаб, на доклад, дабы ознакомиться с оперативной обстановкой и обсудить с начальником штаба генералом М.В. Алексеевым вопросы, касавшиеся армии. По сути дела, этим часовым докладом и ограничивалась работа царя в качестве Верховного главнокомандующего. Остальное время — практически весь день — он уделял завтраку-обеду с неизменной рюмкой водки, докладам министров, прогулкам и т. д.[40] Вне сомнения, ради подобной смены обстановки стоило возглавить Действующую Армию, ведущую тяжелейшую войну...
Из-за постоянных переездов полковника Николая II из Могилева, куда была переведена Ставка, в Петроград, а также недостаточного знания вопросов руководства войной и стратегического планирования фактическое командование вооруженными силами было сосредоточено в руках начальника штаба Ставки генерала Алексеева[41]. Правда, поначалу царь решил проявить свой опыт стратега на деле — он решил забрать с Кавказского фронта для усиления войск, действовавших против Австро-Венгрии и Германии, V Кавказский корпус и одну пехотную дивизию. Это крайне разгневало великого князя Николая Николаевича-младшего: «Он не только отнял у меня пост, который самому явно не по силам, но еще и хочет лишить права на будущие победы»[42]. Впоследствии, в ходе Эрзерумской операции 1916 г., когда генерал Н.Н. Юденич решил взять мощную крепость Эрзерум без проведения правильной осады, Николай II уже наряду с командующим фронтом были категорически против этой операции. Взятия Эрзерума, одной из многих славных страниц русской военной истории, могло бы не состояться, не решись Юденич действовать наперекор царю.
При этом император отнюдь не считал себя связанным пожеланиями начальника штаба в вопросах кадровых назначений. В частности, несмотря на возражения последнего против выдвижения генерала В.М. Безобразова на должность командира гвардейских корпусов, царь настоял на своем. А вдобавок привел аргумент, сразивший Алексеева наповал: «Ну что вы, Михаил Васильевич! Он такой милый и такой веселый рассказчик и анекдотист!»[43].
В 1916 г. Безобразов будет назначен командующим созданной из частей и соединений стратегического резерва Ставки Особой армией, с которой связана еще одна любопытная история, рисующая нам личность Николая II. Особая армия была XIII-й по счету, но царь из неких суеверных соображений не стал давать этой армии номер[44]. Вообще присущие натуре Николая II склонность к мистицизму, своеобразный религиозный фатализм, суеверность отмечались многими из его современников: Ю.Н. Даниловым[45], начальником Петербургского охранного отделения А.В. Герасимовым[46]; лейб-казак императора Тимофей Ящик вспоминал:

встречаются публикации о спасении Николаем II в 1915 г. сотен тысяч армян от проводимого Османской империей неприкрытого геноцида[48]. Но реже говорится об учиненном в том же году внутри Российской империи интернировании не меньшего, если не большего, количества представителей нетитульных наций — евреев, немцев, поляков, латышей... Переселение и помещение в особые условия этнических групп заподозренных в нелояльности было общепринятой практикой в ходе обеих мировых войн. Но организация этих акций в России была поставлена удручающе плохо — потоки переселенных лиц и беженцев захлестнули и без того перегруженную транспортную систему в западных регионах страны и вызвали локальные вспышки эпидемий и голода. Отсутствие грамотного пропагандистского обеспечения депортаций привело к резкому росту обусловленной антисемитизмом шпиономании и социальной напряженности в Действующей Армии и в тылу.
К слову об отношениях между офицерами и нижними чинами, бытовавших в тогдашней армии. Тезис об умении начальников сблизиться с подчиненными стал постоянным атрибутом выступлений Николая II перед военной аудиторией. В 1904 г. он требовал с любовью и вниманием относиться к подчиненным нижним чинам, с сердечностью вникать в их нужды и приближать к себе. В годы революции царь уже подчеркивал важность неразрывной связи между офицерами и солдатами. «Те части крепки, где существует неразрывная связь между офицерами и нижними чинами»; они, по его словам, «доблестно и преданно служат и на войне и в мирное время».
Другой стороной медали была излагаемая в перехваченных военной цензурой письмах ситуация: «Всего более угнетает, что нашими старыми солдатами командуют выскочки офицеры. Солдат они не понимают, ими помыкают, а заботы не видно»; «В нашей роте порядка никакого, полуротный — прапорщик из солдат — все время был в деревне и пьянствовал»; «Все начальство за маловажные поступки морду бьет, вот же наша какая жизнь — хуже собак»[49].

Незавершенность реформы военного образования привела к тому, что когда, после начала войны, практически весь заранее подготовленный профессиональный костяк офицерского корпуса был выбит в операциях 1914–1915 гг, тех, кому предстояло командовать людьми в бою начали набирать буквально «с улицы», руководствуясь исключительно образовательным цензом и пропускать эту массу через 3–6 месячные школы прапорщиков. Исследователь истории русского офицерства С.В. Волков писал:
«Комплектовались школы прапорщиков лицами с высшим и средним образованием, годными к военной службе, студентами и вообще любыми лицами, имевшими образование хотя бы в объеме уездного или высшего начального училища, а также отличившимися на фронте солдатами и унтер-офицерами. В школы могли поступать и гражданские чиновники призывного возраста»[50].
Кроме того, в те же годы появилась практика производства в офицеры нижних чинов за боевые заслуги непосредственно на передовой без прохождения специальных курсов. Однако образованные студенты, усердные чиновники или умеющие хорошо чистить винтовку, метко стрелять и лихо козырять при виде начальства солдаты и унтера, как выяснилось, далеко не всегда обладали главной способностью офицера — навыком управлять людьми и вести за собой. Не умея заслужить авторитет у солдатской массы, многие из этих «эрзац-офицеров» начинали применять кулаки в качестве основного аргумента в общении с подчиненными.
Сильным психологическим стимулом к развитию рукоприкладства явилось официальное восстановление в армии наказания розгами, казалось бы, окончательно забытое после событий первой русской революции. Порке подвергались целые подразделения, даже за пустяки. Табу на физическое насилие над личностью было снято с официальной санкции. Определенный импульс к рукоприкладству по той же причине могло дать и введение в январе 1915 года смертной казни на фронте[51].
Следует заметить, что вопреки утверждениям нынешних апологетов, царь, уже возглавив армию, не добился тем самым сиюминутной стабилизации фронта. Фронт стабилизировался лишь 2 месяца спустя, после очередного отступления русской армии на линию р. Западная Двина — Двинск — Вилейка — Барановичи — Пинск[52]. Николай объективно не внес значительного вклада и в подготовку и проведение крупнейшей наступательной операции русской армии в ходе войны — знаменитого «Брусиловского прорыва» на Юго-Западном фронте. Более того, его организатор и вдохновитель генерал от кавалерии А.А. Брусилов возлагал ответственность за срыв наступления, вовремя не поддержанного силами Северо-Западного фронта, именно на царственного Главковерха[53].

Другим примером Высочайше одобренного растранжиривания огромных сумм в период Первой мировой войны был легендарный «царь-танк» или «боевая колесница Лебеденко». Этот мертворожденный проект циклопической колесной боевой машины, на изготовление опытного образца которой Союз земских городов по распоряжению царя выделил огромную сумму в 210000 рублей, даже не рассматривался Главным военно-техническим управлением[57]. Для сравнения — в в разгар «июльского кризиса» 1914 г. за добычу судьбоносных для страны сведений о военных планах Германии Главное управление Генерального штаба сулило в 10 раз меньшую сумму[58]. Изготовление же «танка Лебеденко» велось в 1916 г., в тяжелейший военный период. Если мы обратимся к опыту Великой Отечественной войны, в куда более сложный момент начала 1942 г., то проектировщики танков были и тогда — как, например, командующий 371-й стрелковой дивизией генерал-майор Ф. Чернышов, автор проекта «зимнего танка «Гигант»[59]. Но сравнение его с Лебеденко попросту исключено — в отличие от последнего, генерал Чернышов был движим искренним стремлением помочь воинам Красной армии, к тому же его идея оказалась вполне здравой и востребованной в ходе войны.
Весьма расхожей у промонархически настроенных публицистов была и остается обширная цитата из книги У. Черчилля «Мировой кризис», сожалеющего о России, будто бы рухнувшей на пороге победы, и о её царе. Отдельные пассажи из неё действительно показательны, например вот эта — «Вооружение притекало широким потоком»[61]. Речь идет, главным образом, о стрелковом оружии и его достатке к началу революционного 1917 г. В действительности поток был едва ли настолько широк, чтобы покрывать потребности войны многомиллионных армий, но весьма мутен — в 4-х армиях и резерве Юго-Западного фронта на 1 января 1917 г. имелось винтовок:

«3-линейные боевые винтовочные остроконечные с посадкой пули на 2 линии, то же на 3 линии... боевые винтовочные германские остроконечные... боевые австрийские винтовочные тупоконечные, то же с разрывными пулями... английские калибра 0,303 к пулеметам Льюиса... боевые винтовочные французские калибра 0,303... 3-лин. Боевые американской выделки... 3-лин. Боевые с зажигательными пулями с углубленным капсюлем»[63].
Причем расход ружейных патронов был большим, нежели в других воюющих странах, в 2–3 раза в силу нехватки артиллерии и снарядов, «достаточное» же их [патронов] количество в 1916–1917 гг. объясняется фактом недостачи в винтовках (-35%) и пулеметах (-88%)[64].

Николай II действительно не вникал ни в одну из жизненно важных сфер руководства и, движимый чувством жертвенности, ожидал наступления неизбежного? Разумеется, говорить так было бы недопустимым утрированием. И даже в условиях беременности его державы революцией, царь был уверен, что ему есть на кого опереться — речь идет, разумеется, о русской гвардии.
Входя в возраст совершеннолетия, российские императоры становились офицерами Гвардии. И, становясь во главе государства, царь, не прерывал связи с гвардейскими частями. Николай II, например, ежедневно читал приказы по Преображенскому полку. Он интересовался состоянием подшефных частей, знакомился с их месячными рапортами, а рапорты 65-го пехотного лейб-гвардии Московского полка с войны собирал и хранил у себя. Так же как Александр II, Николай II лично распределял новобранцев по гвардейским полкам[65]. Однако была ли эта дружба столь безупречной?
Уже в годы Первой мировой войны, нижних чинов и офицеров гвардии возмущала близость Распутина к престолу, среди них постоянно муссировались слухи о скором сепаратном мире, об измене императрицы и т. д. Отрицательно сказалось на авторитете царя и возложение им на себя ордена св. Георгия IV степени — лишь за факт краткого пребывания на передовой. Георгиевская Дума Юго-Западного фронта представила царя к награде, а он, признавая в обращении к войскам ее незаслуженность, тем не менее радовался как ребенок и продолжал носить орден. В массовом сознании войсковой, в том числе и гвардейской среды непонимание происходящего и недовольство им вылились в ядовитую присказку: «Царь с Егорием, а царица с Григорием»[66]. П.Н. Врангель справедливо констатировал в своих воспоминаниях, что последние годы царствования «отшатнули от царя многих сынов Отечества»[67]. Потому-то и отречение Николая II было воспринято в Гвардии спокойно — лишь командир Гвардейского кавалерийского корпуса хан Нахичеванский созвал командиров полков и от их имени и от себя лично направил царю телеграмму о готовности выступить на его защиту, а также Гурко и командир 3-го кавалерийского корпуса граф Ф.А Келлер заявили о своей поддержке[68]. Итогом военной карьеры и царствования Николая II подвел бесславный, но закономерный крах.

1. Цит. по: Великий князь Гавриил Константинович. В Мраморном дворце: Из хроники нашей семьи. СПб., 1993. С. 90.
2. Боханов А.Н. Последний Царь. М., 2006. С. 18; Платонов О.А. Царь Николай II // Герои и антигерои Отечества. М., 1992. С. 244; его же: Терновый венец России. История Русского народа в XX веке. Т.I. М., 1997. С. 56.
3. Цит. по: Лукомский А.С. Очерки из моей жизни. «Вопросы истории». 2001. № 4. С. 64.
4. Цит. по: Великий князь Александр Михайлович. Воспоминания: Две книги в одном томе. М., 1999. С. 161.
5. Цит. по: Бубнов А.Д. В царской ставке. М., 2008. С. 129.
6. Зайончковский П.А. Высшее военное управление. Император и царствующий дом. В кн.: П.А. Зайончковский (1904–1983 гг.): Статьи, публикации и воспоминания о нем. М., 1998. С. 88; Таланов А.И. Армейские драгуны. «Военно-исторический журнал». 1991. № 9. С. 66.
7. Цит. по: Игнатьев А.А. Пятьдесят лет в строю. М., 1986. С. 293.
8. Айрапетов О.Р. Забытая карьера «русского Мольтке». Николай Николаевич Обручев (1830-1904). СПб., 1998. С. 273–274; его же: Николай Николаевич Обручев. «Вопросы истории». 1996. № 7. С. 67.
9. Сергеев Е.Ю. Военная разведка России в борьбе с Японией (1904–1905 гг.) «Отечественная история». 2004. № 3. С. 88.
10. См.: Игнатьев А.В. Последний царь и внешняя политика. «Вопросы истории». 2001. № 6. С. 12.
11. См.: Уортман Р. Николай II и образ самодержавия. «История СССР». 1991. № 2. С. 123.
12. Современные специалисты приводят цифру в 96 убитых и 333 раненых, из которых в течении 2-х недель скончалось еще 27 человек, см.: Павлов С.Б. Опыт первой революции: Россия. 1900–1907. М., 2008. С. 229. Однако в научной литературе встречаются и данные о 5 тысячах жертв, см.: Лурье Ф. Политический сыск в истории России, 1649–1917 гг. М., 2006. С. 266.
13. Исаков И.А. Как началось «Кровавое воскресенье». «Вопросы истории». 1996. № 4. С. 175. Автор письма в редакцию журнала сообщает о знакомстве с некоей престарелой москвичкой М.Г. Пластилиной, под «страшным» секретом рассказавшей ему, как 9 января 1905 г. к цепи солдат, заградившей подход к Зимнему дворцу, вышел «чисто одетый человек» и выстрелом в упор прикончил офицера. Это якобы и стало причиной кровопролития. Очевидица, гражданка Пластилина, судя по всему, была словоохотливой женщиной, так как об оных обстоятельствах под тем же «страшным» секретом от неё узнала А.М. Коллонтай. Между тем, данная версия является неверифицируемой и принимать её на веру попросту нельзя.
14. Копылов Н.А. Первая мировая война и русское офицерство. Некоторые аспекты проблемы. В кн.: Сравнительно-исторические исследования: Сборник студенческих работ. М., 1998. С. 88.
15. Цит. по: «За жестокую расправу с восставшими офицерство получило разные награды». «Военно-исторический журнал». 2001. № 3. С. 50–51.
16. Муратов Х.И. Революционное движение среди солдат в частях и гарнизонах Среднего Поволжья. В кн.: Поволжский край. Межвузовский научный сборник. Выпуск 5. Саратов, 1977. С. 214.
17. Бурдужук В.И. «Властное многоголовье» и как его ликвидировали. «Военно-исторический журнал». 1995. № 5. С. 8–9.
18. Цит. по: Редигер А.Ф. История моей жизни. Воспоминания военного министра. Т.2. М., 1999. С.285.
19. Подробнее см.: Бахурин Ю.А. Порт-Артур на Висле. Крепость Новогеоргиевск в годы Первой мировой войны (в соавт. с И.М. Афонасенко). М., 2009. С. 18–23.
20. Айрапетов О.Р. Контекст одной пропагандистской акции 1914 года. В кн.: Русский сборник. Исследования по истории России XIX–XX вв. Т.I. М., 2004. С. 106; Катарин Д.Н. Военный фактор и его роль в реформировании экономики России в конце XIX-начале ХХ вв. (на примере модернизации железнодорожных путей сообщения на Урале накануне и во время русско-японской войны 1904–1905 гг.). В кн.: Судьбы реформаторов и реформаторства в России. Коломна, 2006. С. 110.
21. Катарин Д.Н., Попов Н.Н. Мобилизация солдат в России и на Урале во время войны с Японией в начале ХХ в. В кн.: Вооруженные конфликты на рубеже XIX-ХХ вв.: Материалы межрегиональной научной конференции. Екатеринбург, 2004. С. 40.
22. Изонов В.В. Подготовка русской армии накануне Первой мировой войны. В кн.: Последняя война Российской империи: Россия, мир накануне, в ходе и после Первой мировой войны по документам российских и зарубежных архивов. М., 2006. С. 170.
23. Каменев А.И. История подготовки офицерских кадров в России. М., 1990. С. 132.
24. Цит. по: Яковлев Н.Н. Последняя война старой России. М., 1994. С. 23.
25. Зайончковский A. M. Мировая война 1914–1918 гг. Т.I. М., 1938. С. 23–24.
26. Изонов В.В. Подготовка русской армии накануне Первой мировой войны. «Военно-исторический журнал». 2004. № 10. С. 38.
27. Звонарев К.К. Русская агентурная разведка до и во время войны 1914–1918 гг. Кн.1. М., 2002. С. 144–145.
28. Зданович А.А. Отечественная контрразведка (1914-1920): Организационное строительство. М., 2004. С. 63.
29. Оськин М.В. Крушение германского блицкрига в 1914 году. М., 2007. С. 12.
30. См.: Авдеев В.А. Пролог исторической трагедии. «Военно-исторический журнал». 1994. № 7. С. 43.
31. Цит. по: Уткин А.И. Первая мировая война. М., 2001. С. 223.
32. Шавельский Г.И. Воспоминания последнего протопресвитера русской армии и флота. Т.I. Нью-Йорк, 1954. С. 324.
33. Цит. по: Бьюкенен Дж. Мемуары дипломата. М.; Мн., 2001. С. 168.
34. Цит. по: Колоницкий Б.И. «Трагическая эротика»: Образы императорской семьи в годы Первой мировой войны. М., 2010. С. 211.
35. Цит. по: Колоницкий Б.И. Евреи и антисемитизм в делах по оскорблению членов императорского дома (1914–1916 гг.). В кн.: Мировой кризис и судьба восточноевропейского еврейства. М., 2005. С. 89.
36. Поршнева О.С. Крестьяне, рабочие и солдаты России накануне и в годы Первой мировой войны. М., 2004. С. 200.
37. Цит. по: Палеолог М. Царская Россия во время мировой войны. М., 1991. С. 207.
38. См.: Алексеева И.В. Агония Сердечного Согласия: Царизм, буржуазия и их союзники по Антанте. Л., 1990. С. 112; Галин В.В. Война и революция. М., 2004. С. 64.
39. Цит. по: Уткин А.И. Забытая трагедия. Россия в Первой мировой войне. Смоленск, 2000. С. 178.
40. См.: Ананьич Б.В., Ганелин Р.Ш. Николай II. «Вопросы истории». 1993. № 2. С. 68.
41. Шацилло В.К. Последняя война царской России. М., 2010. С. 157; Шишов А.В. Голгофа Российской империи. М., 2005. С. 160.
42. Цит. по: Португальский Р.М., Алексеев П.Д., Рунов В.А. Первая мировая в жизнеописаниях русских военачальников. М., 1994. С. 46.
43. Волкова И.В. Русская армия в русской истории. М., 2005. С.545.
44. Мировые войны ХХ века. Кн.1. Первая мировая война. Исторический очерк. М., 2002. С. 186.
45. Данилов Ю.Н. На пути к крушению. Очерки из последнего периода русской монархии. М., 1992. С. 114.
46. Герасимов А.В. На лезвии с террористами. В кн.: «Охранка». Воспоминания руководителей охранных отделений. Т.2. М., 2004. С. 308.
47. Ящик Т.К. Рядом с императрицей. Воспоминания лейб-казака. СПб., 2004. С. 46.
48. См.: Пагануцци П. Николай II — спаситель сотен тысяч армян от турецкого геноцида. «Родина». 1993. № 8–9. С. 93–96.
49. Цит. по: Хранилов Ю.П. «Что им за дело до чужих писем, когда брюхо сыто». «Военно-исторический журнал». 1997. № 2. С. 25.
50. Волков С.В. Русский офицерский корпус. М. 1993. С. 145
51. Вапилин Е.Г. «Наше дело требует, что бы мы не только знали, но и любили службу... иные офицеры мне не нужны». «Военно-исторический журнал». 2004. № 6. С. 45–46; Вапилин Е.Г., Мулява О.Д. Рукоприкладство в армии. «Социологические исследования». 2005. № 11. С. 56.
52. История Первой мировой войны 1914–1918 гг. М., 1975. Т. 2. С. 50.
53. См.: Александров Б.Ю. А.А. Брусилов: военная и общественно-политическая деятельность 1877–1924 гг. Автореф. дис. … канд. ист. наук. М., 2009.
54. Измозик В.C., Старков Б.А., Павлов Б.В., Рудник С.Н. Подлинная история РСДРП — РКПб — ВКПб. Краткий курс. Без умолчаний и фальсификаций. СПб., 2010. С. 263–264.
55. Поливанов А.А. Девять месяцев во главе Военного министерства (13 июня 1915 г. — 13 марта 1916 г.). «Вопросы истории». 1994. № 9. С. 125.
56. Цит. по: Конец российской монархии. А.Д. Бубнов. В царской Ставке; Ю.Н. Данилов. На пути к крушению: Очерки из последнего периода русской монархии. М., 2002. С. 93.
57. Коломиец М.В. Броня русской армии. Бронеавтомобили и бронепоезда в Первой мировой войне. М., 2008. С. 358–359; Федосеев С.Л. Танки Первой мировой. М., 2010. С. 475.
58. Алексеев М.А. Фальшивые карты Вильгельма II. «Военно-исторический журнал». 1995. № 6. С. 53.
59. «Это то, что наболело, что просится наружу». Письма И.В. Сталину. 1941–1942 гг. «Исторический архив». 2005. № 2. С. 11–14.
61. Сведения приводятся по: Федосеев С.Л. «Пушечное мясо» Первой мировой. Пехота в бою. С. 79–80.
62. Сведения приводятся по: Федосеев С.Л. Пулеметы русской армии в бою. С. 156–157.
63. См.: Оськин М.В. Верховная власть и положение армии к февралю 1917 г. В кн.: Власть и общество России в прошлом и настоящем: Сб. Статей. М., 2000. С. 310.
64. Арзамаскин Ю.Н., Шеин И.А. Российские самодержцы и армия. «Военно-исторический журнал». 1994. № 9. С. 75.
65. Цит. по: Колоницкий Б.И. Слухи об императрице Александре Федоровне и массовая культура // Вестник истории, литературы, искусства. Отд-ние ист.-филол. наук РАН. М., 2005. С. 370.
66. Врангель П.Н. Записки. Ноябрь 1916 г.— ноябрь 1920 г. Т.1. Мн., 2003. С. 22.
67. Тихомиров В.А., Чапкевич Е.И. Русская гвардия в первую мировую войну. «Вопросы истории». 2000. № 9. С. 49.