В 1962 году, примерно в 70 милях от трассы Регган-Гао, были обнаружены обломки потерпевшего аварию биплана. Под крылом перевернувшегося самолета лежал мумифицированный труп летчика. Как выяснилось, это был пропавший почти тридцать лет назад воздушный ас Уильям Ланкастер. Он прославился после того, как в 1927 году вместе с австралийской летчицей Кейт «Чабби» Миллер совершил рекордный перелет из Лондона в Австралию. Спустя шесть лет, пытаясь в одиночку перелететь из Лондона в Южную Африку, Ланкастер бесследно исчез. Его самолет «Малый Южный Крест» вылетел из Реггана утром 13 апреля 1933 года, а в Гао так никогда и не прибыл. Двадцать девять лет он пролежал в пустыне и был найден совершенно случайно. Такие находки — не редкость на огромных просторах Сахары. Десятки самолетов исчезали бесследно в воздухе над великой пустыней. Но история с потерпевшим крушение бипланом Ланкастера — особенная. К крылу изувеченного самолета был привязан завернутый в полотно бортжурнал. Пилот чуть ли не до последней своей минуты вел дневник — поразительный отчет человека, переходящего от надежды к отчаянию, от отчаяния к покорности судьбе.

13 апреля 1933 года. Четверг.
10 часов 45 минут.
Жарко, как в аду, даже в тени под крылом… Нет!!! Я остаюсь у самолета. Если мне суждено умереть, я надеюсь, что это произойдет скоро.

11 часов.
Первый день истекает, как целый год. Меня беспокоят мои раны. В них много песка. Как трудно бороться против желания пить, но это необходимо. Моя жизнь зависит от строгого рациона воды. Надеюсь, что не ослепну. Кровь сгущается вокруг глаз… Странное ощущение, когда минуты кажутся часами… Глядя на полет грифа, я завидую ему, и мне хочется поймать его, приручить, прыгнуть ему на спину и лететь до первой лужи. Появилась маленькая птичка, немного больше воробья. Она села совсем близко от меня. Я спрашиваю себя, на каком расстоянии находится оазис. Я не хочу умирать. Отчаянно хочу жить!

14 часов 40 минут.
Я приготовил несколько примитивно сделанных факелов из полотняных лент, свернутых и привязанных проволокой к согнутым стальным расчалкам. Ночью я буду зажигать их каждые двадцать минут. Солнце палит, но время от времени ветерок приносит прохладу.

15 часов.
Стало прохладней на два градуса. Быть может, это сон, но в руках у меня плитка шоколада, которую мне дала мама перед отлетом. Кроме нее, у меня нет продуктов. Кондор улетел, другие птицы — тоже…

15 часов 30 минут.
Меня поддерживает надежда, что Чабби кое-что предпринимает. Я не знаю, что и как она сможет сделать, но я представляю себе это и могу гордиться ею…

16 часов 45 минут.
У меня начинает кружиться голова, наступают моменты оцепенения. Следовательно, надо, чтобы я продолжал записать все до тех пор, пока это не станет невозможным в последние мгновения… Смогу протянуть еще одну неделю… О, пожалуйста, господа авиаторы, выводите ваши самолеты и отправляйтесь искать меня!..

17 часов 30 минут.
Мне трудно верить своим глазам, но я вижу воробья. Это значительно подбадривает меня; возможно, я вблизи от большой дороги… Два воробья… Автомобили должны отправляться в 18 часов. Я не думаю, чтобы они заметили меня на таком расстоянии. Возможно, они увидят свет моих факелов. Может быть и так… День никак не хочет кончаться. И это только первый! Если я останусь жив… Я принял решение держаться. Чабби, как дела у тебя? Посмотрим! Остался еще один час до того, как автомобили отправятся на мои поиски. Я полагаю, что сегодня вечером лондонские газеты сообщат о моем исчезновении. Чабби сделает все… Могу лишь сказать, надеюсь, что в Лондоне, в Париже она все приведет в движение… От Реггана меня отделяют всего лишь 250-300 километров… О, если бы я имел целую ванну воды, я пил бы ее, если бы она была даже соленой! Мои запасы жидкости: девять литров в задней части кабины, термос с кофе и остаток воды в другом термосе. Сегодня пил каждые полчаса по глотку кофе. В термосе еще есть вода. По моим расчетам, к концу седьмого дня я останусь без воды. В случае лихорадки мне невозможно будет ограничиться одной бутылкой воды, но я молю бога дать мне силы противостоять этому. Люди, не побывавшие в пустыне, не имеют никакого представления о том, что такое жажда. Это ад! Я не испытал еще и десятой доли ужаса, который должен перенести, чтобы выжить. Я прошу вас, приходите скорее!

18 часов 30 минут.
По моим расчетам, автомобили вышли из Реггана на дорогу примерно в 250 километрах отсюда. Я зажгу огонь в 22.30, затем я буду зажигать свои факелы каждые полчаса. Потерял много крови. Не могу сопротивляться желанию принять немного подкрепляющего и четверть литра воды. Удалось проглотить маленький кусочек шоколада. Какая странная и сильная вещь вера! Я верю, что кто-нибудь придет и меня найдут.

14 апреля, пятница
6 часов утра.
Мои факелы прекрасно горели. Они давали яркий свет по меньшей мере в течение шестидесяти секунд. Их никто не увидел! Я выпил пол-литра воды в течение ночи и, следовательно, должен был ограничить себя до 8.30 вечера только одним термосом. Очевидно, я нахожусь значительно дальше от дороги, чем предполагал; в противном случае автомобили заметили бы мои сигналы этой ночью.

14 часов.
Глаза опять беспокоят меня. Они до того распухли, что невозможно их закрыть. …Резервуар с водой охлаждается за ночь, и, таким образом, у меня я течение дня имеется ледяное питье. Я пью по одному глотку каждые полчаса. Когда я подношу бутылку ко рту, мне приходится бороться с собой изо всех сил, чтобы не выпить больше положенного. Пока у меня есть силы, я хочу приготовить факелы. У меня осталось восемнадцать спичек. Мне необходимо как можно расчетливее жечь остатки самолета. Нужно будет оставить полотно на верхнем крыле (то есть, на нижнем, потому что самолет лежит вверх колесами), это тоже может привлечь внимание спасителей. Если самолеты вылетят из Реггана завтра, — меня найдут живым… Какое разочарование — не увидеть ночью автомобильных фар! Теперь дело за самолетами… Нужно много самолетов… Какое искушение пойти за бутылкой воды! Какой нектар она содержит для меня! Это мое единственное желание на настоящий момент. Воды! Воды! Воды!.. …Я увидел белую бабочку и стрекозу (не вижу ли я их во сне?). Я нахожусь вблизи оазиса и совсем близко от дороги. Летите, самолеты! Я перестану писать в этом бортжурнале, когда почувствую, что становлюсь совсем слабым. Тогда я привяжу его к полотну крыла, адресуя своей матери. Почти опустошил бутылку. Но других запасов не хочу трогать раньше 6 часов. У меня есть запас воды на пять или шесть дней… Им остается четыре или пять дней, чтобы найти меня живым.

15 апреля, суббота
Теперь необходимо сохранять каждую частицу энергии, чтобы оставаться живым в течение трех или четырех дней в надежде на спасение. Если самолеты вылетели на мои розыски сегодня, я верю в избавление... Моей воды хватит еще на три-четыре дня, если только я не сойду с ума и не выпью ее раньше...
Чабби, я надеюсь, что тебе удастся заинтересовать всех и организовать мои поиски. Я прошу тебя, дорогая мама, толкать людей, действовать, и прежде всего французов...
Я больше всего боюсь часов с 11 до 16.30. Жара ужасная. ВОДЫ!

16 апреля, воскресенье
6 часов 10 минут.
Наступил четвертый день. Ветер утих. Вчера после полудня дул сильный ветер и песчаные бури. Все, что я смог сделать, это лежать в убежище под крылом. Каждые полчаса я пил по глотку воды. Вчера я выпил два полных термоса (по пол-литра) и должен был свирепо бороться с собой, чтобы не пойти к резервуару с водой.
...Я думаю, что протяну еще дня три.
Эта ночь была для меня пыткой. Начался дождь, падали ледяные капли. Увы! Это продолжалось всего несколько коротких секунд, и мне не удалось собрать даже ложки воды.
День с восхода солнца неописуем. В убежище под крылом я ворошу безумные мысли. Без всякого сомнения, если бы я не был ранен, не переживал таких трудностей... Я всегда буду пить воду, запивать ею любую еду, если меня когда-нибудь выведут отсюда. Я не буду больше курить, и сигарет не будет мне недоставать... Чабби, моя дорогая, мама, мой лучший друг, отец, мой товарищ, не огорчайтесь...

10 часов 15 минут того же дня.
Солнце поднимается по небу, однако дует бриз, подкрепляющий меня. Я пью каждые полчаса по глотку воды. Я не гоню мысли о том, что где-то поблизости есть вода, так как только что с востока прилетела маленькая птичка, кажется, воробей, и летала около меня... Чабби, я ушел бы сегодня ночью от самолета на восток, но меня удерживает данное обещание.
Возможно, мне удастся продержаться еще два дня. Затем наступит несколько часов безумия, и, наконец, придет смерть! Прошу, если этому суждено случиться, чтобы она пришла быстрей...

17 апреля, понедельник, пятый день
6 часов 30 минут утра.
После сумерек я видел сигнальную ракету, выпущенную на некоторой дистанции. Немедленно я ответил факелом, оставшимся у меня. Следовательно, можно допустить, что я замечен! В этом все мои надежды. Запаса воды хватит на сегодня. Вчера была удушающая жара. Если сегодня будет так же жарко, мне придется выпить несколько больше воды. Между 10.30 и 16.00 дня невозможно терпеть...

9 часов 15 минут.
Я вновь схожу с ума. Я утверждаю, что этой ночью видел свет и человек, который его зажег, должен был видеть мой. Однако, ничто не подтвердило это... В небе не видно самолета... Я пытался не пить вторую бутылку воды этой ночью. Мой шанс уменьшился на один день. Все складывается плохо для меня... Если я в действительности этой ночью видел свет, то думаю, что эти утром кого-нибудь увижу.

10 часов 30 минут.
Ни малейшего движения воздуха. Если суждено этому быть, я должен безропотно покориться смерти. Думаю, что я смогу продержаться до завтра, но не более.

Конец пятого дня.
Очевидно, меня не спасут, разве что только чудом... Чабби, помни, я сдержал слово, оставаясь у самолета...
Я хочу, чтобы мой дневник был рассудительным, и напоминаю, что Чабби должна иметь его оригинал или точную копию. Мама, повидай Пат и Нину-Анну. Обними их за меня и объясни им все...
Не слишком ли я сентиментален? Я могу им быть в последний раз, потому что сентиментален по природе...

18 апреля, вторник
6 часов.
Ночью было очень холодно. Это шестой день. Я начинаю его, молясь, чтобы сегодня кто-нибудь пришел. Почти немыслимо, чтобы я был спасен. Мне кажется, что я нахожусь значительно дальше от дороги, чем представлял себе. Быть может, какой-то летчик, более отважный чем другие, решится проникнуть сюда? Надеюсь поддерживать дневник до завтрашнего утра... Быть может, кто-нибудь все же придет сегодня. Билл Ланкастер.

11 часов 15 минут.
Ни малейшего движения воздуха... Опять моя бедная раненая голова... Я уверен, что смогу продержаться сегодня, но в отношении завтра - сомневаюсь, если только ничего не случится с ранами...

19 апреля 1933 года, среда, седьмой день

Последний день в пустыне Сахара у небольшого разбитого самолета и пустого бидона из-под воды. Чабби, дорогая, я не уступил, остаюсь возле самолета. Сегодня кончилась моя вода. Теперь это вопрос часов, и я прошу бога послать мне быстрый конец....
Поскольку это последние строки, я хочу сказать еще несколько слов всем, кто мне дорог...
Чабби, перестань летать (теперь из этого ты не извлечешь никакой пользы). Думай всегда, что твой старый Билл был честным человеком. Досадно, что все должно было случиться так...
Теперь, дорогая мама, мне хочется, чтобы ты повидала Чабби и после душевного разговора вы, наконец, пришли бы в согласие.
Вот! Солнце поднимается. Я должен залезть под крыло и ждать. Я хорошо заверну дневник в полотно, чтобы предохранить его. Напоминаю, что он должен быть прочтен моей дорогой матерью и любимой Чабби в отдельности или вместе. Я предпочитаю, чтобы они прочли его вместе. Это мое последнее желание. Прощайте. Билл.

Позже.
Я готов залезть под крыло в предвидении часа мучений, ожидающих меня... Конечно, то, что осталось от моей машины, трудно разглядеть из верхних слоев атмосферы... Это совсем не похоже на самолет... Я высоко держу голову до последней минуты надежды... Привязываю дневник... Прощайте... Билл.

Надпись на полотне крыла самолета:
Моя дорогая мама, утешь моего отца, повидай миссис К.М. Я хотел бы, чтобы вы вместе прочли это и лучше поняли меня. Я завещаю 1000 фунтов стерлингов моей страховки вам обоим. Мой отец оставит себе 600 фунтов стоимости самолета.

Привязав дневник к крылу самолета, Ланкастер продолжал писать на страницах книжки для получения горючего.

Моей дорогой матери и любимой Чабби. Это написано на седьмой день моего отлета из Реггана. Я надеюсь, что вы получите мой дневник и прочтете его вместе ради любви ко мне.
Прощай, мой милый старик отец. Напиши Жаку. Прощайте, мои дорогие. Билл.

Ланкастер был жив еще и на восьмой день и продолжал писать:

...Начался восьмой день. Еще было свежо. У меня нет воды. Нет ветра. Я терпеливо жду. Приходи, смерть, ради бога, поскорей. Билл...

До последней своей минуты Ланкастер надеялся, что его ищут, что усилиями Чабби снаряжена поисковая партия и ему просто не повезло. Однако он горько ошибался.
Не было предпринято даже попытки найти пропавший самолет. Новость об исчезновении Ланкастера быстро распространилась во Франции и Англии. Кейт Миллер собиралась получить необходимые для организации поисков средства через газеты. Но, как принято считать, отец пилота воспротивился этому. Чабби договорилась с летчиком Чарльзом Бернардом, у которого был собственный самолет, но французские власти потребовали заплатить значительную сумму за разрешение на полеты над Сахарой. Объяснялось это тем, что деньги пойдут на покрытие расходов, если и второй самолет потерпит аварию. После этого исчезла последняя надежда отыскать Ланкастера живым.
Когда в 1962 году его дневник был найден, родных пилота уже не было в живых. Личные вещи Ланкастера были переданы Кейт Миллер, которой в это время исполнилось 59 лет. Она уже двадцать шесть лет состояла в счастливом браке и, вероятно, практически забыла об увлечении своей молодости — асе Первой мировой войны, капитане Уильяме Ньютоне Ланкастере, который ради нее оставил семью и готов был на другие, более отчаянные поступки.
Вскоре, по воле Чабби, этот беспощадный документ был опубликован и настолько впечатлил общественность, что фрагменты его были напечатаны в журнале «Техника — молодежи», как образец человеческого мужества и холодной лживости капиталистического общества, которое носило бы Ланкастера на руках, заверши он успешно свой рискованный перелет, но отвернулось, когда пилоту понадобилась помощь.
Однако в редакции «Т — М» вряд ли знали про одну деталь из прошлого Билла Ланкастера и Кейт «Пышечки» Миллер. В свое время она вызвала настолько громкий скандал, что даже попала на страницы весьма необычной, составленной из газетных статей двух столетий, книги известного криминалиста Мартина Фидо.

«Стрельба в любовном треугольнике воздушных асов»

Воздушный ас Уильям Ланкастер и австралийская аэронавтка «Пышечка» Миллер в 1927 году совершили побивший рекорды перелет из Лондона в Австралию. После чего, презирая условности и своих уважаемых супругов, они стали не только партнерами по полетам, но и любовниками.
В прошлом году они работали в воздушных цирках в Америке, а затем Ланкастер отправился путешествовать в Мексику. Когда он был в отъезде, «Пышечка» влюбилась в писателя Чарльза Хейдена и написала Ланкастеру письмо о том, что она и Хейден намереваются обвенчаться.

Ланкастер вернулся в Майами, произошла бурная сцена, в которой принимали участие все трое, а потом они разошлись по разным спальням. Ночью Ланкастер разбудил «Пышечку» словами: «Хейден застрелился».

И в самом деле она нашла писателя мертвым в кровати с пулей в голове, револьвер лежал рядом, а в его печатной машинке была прощальная записка. Однако официальные лица не поверили, что он сделал это самостоятельно.

В августе Ланкастер предстал перед судом по обвинению в убийстве Хейдена и заслужил оправдательный вердикт главным образом благодаря бесстрастному свидетельству «Пышечки» в его пользу — она назвала его «одним из самых прекрасных людей, которых она знала». Но парочка рассталась после возвращения в Англию, а их «воздушное» сотрудничество, кажется, завершилось.

1. «Москва слезам не верит». Это крылатое выражение было популярно еще за столетия до выхода знаменитой советской мелодрамы. Есть две версии его происхождения: 1) Оно возникло во время возвышения Московского княжества, когда с городов взималась большая дань. Города направляли в Москву челобитчиков с жалобами на несправедливость. Царь иногда сурово наказывал жалобщиков для устрашения других; 2) выражение возникло после освобождения от татарского ига, когда пала вольность Новгорода и укрепилась власть Москвы, в Новгороде возникли поговорки Москва бьет с носка и Москва слезам не потакает (не верит).

2. «Орать во всю ивановскую». Это выражение также известно очень давно и употребляется достаточно широко. История его возникновения такова: возле колокольни Ивана Великого в московском Кремле когда-то была площадь, называвшаяся Ивановской. Здесь все время теснился простой люд, обмениваясь сплетнями и торгуясь. Ни газет, ни радио тогда, разумеется, не было, и поэтому глашатаи и «площадные подьячие» на всю Ивановскую площадь выкрикивали очередной царский указ. Так в нашем языке и укрепилось это выражение, обозначающее особенно громкий крик.

3. «На Кудыкину гору». Многим из вас с детских лет известно, что иногда на вопрос: «Куда путь держите?» можно получить шутливый ответ: «На Кудыкину гору!». При этом Кудыкина гора – это невымышленное, а реально существующее место. Это две деревни Кудыкино и Гора, которые находятся в Орехово-Зуевском районе Московской области, рядом с городом Ликино-Дулёво. Одна из многочисленных версий происхождения фразеологизма гласит, что когда-то эти населенные пункты были центром Кудыкинской волости, и якобы на вопрос, куда направляются местные жители или приезжие, часто звучал ответ: «На Кудыкину гору». Постепенно эта фраза распространилась далеко за пределы Кудыкинской волости, и связывать ее с реальными деревнями перестали.

4. «Филькина грамота». Вначале так говорили просто о документах, не имеющих юридической силы. А теперь это означает также и «невежественный, безграмотно составленный документ». Выражение это, так сказать царского происхождения. Московскому митрополиту Филиппу Колычеву не нравилась проведенная Грозным военно-экономическая реформа - опричнина. Набеги опричников на боярские дворы, массовые казни, террор посадских людей заставили митрополита обратиться к царю с увещеваниями одуматься и вернуться к Богу. Сколько именно писем написал Грозному Филипп, неизвестно, но, как сообщают летописи, все "филькины грамоты" царем были уничтожены, а сам митрополит впал в немилость.

5. «Долгий ящик». Он на самом деле существовал. И был именно долгим. Переехав в сельцо Коломенское, царь Алексей Михайлович решил бороться с бюрократией и коррупцией - декларации о доходах тогда были не в моде, и решил он целиком положиться на мнение простого народа. На всю Москву был объявлен царский указ, что отныне все жалобы и челобитные можно опускать в "долгий ящик", которые дьяки поставили возле коломенского дворца.
Но игры в демократию продолжались недолго. Алексею Михайловичу надоело читать многочисленные жалобы, согласно которым ему следовало вырезать добрую половину своих самых знатных слуг, и письма из "долгого ящика" вынимать перестали.
В конце концов ящик исчез, а крылатое выражение, пережив 300 лет, осталось.

6. «Делу время, а потехе час». В отличие от многих русских пословиц, эта является не плодом народного творчества, а реальной цитатой. Некогда эти слова были произнесены царем Алексеем Михайловичем по поводу соколиной охоты.
В XVII в. охоту называли потехой. Сам Алексей Михайлович потешиться очень любил (ему обязаны появлением в Москве Сокольников), но знал меру. Прочитав в "Уряднике" хвалебную главу о соколиной охоте, поставленной авторами выше всяких других дел, царь взялся за перо и отписал: "...правды же и суда и милостивыя любве и ратного строя николиже позабывайте: делу время, а потехе час".