Том появился на тротуаре с ведром известки и длинной кистью в руках. Он оглядел забор, и всякая радость отлетела от него, а дух погрузился в глубочайшую тоску. Тридцать ярдов дощатого забора в девять футов вышиной! Жизнь показалась ему пустой, а существование – тяжким бременем. Вздыхая, он окунул кисть в ведро и провел ею по верхней доске забора, повторил эту операцию, проделал ее снова, сравнил ничтожную выбеленную полоску с необозримым материком некрашеного забора и уселся на загородку под дерево в полном унынии… Он начал думать о том, как весело рассчитывал провести этот день, и скорбь его умножилась.
Том белил себе забор, а на пароход ноль внимания. Бен посмотрел на него с минуту, потом сказал:
— Ты-ы!.. Это ты?
Никакого ответа. Том рассматривал свой последний мазок оком художника, затем слегка провел кистью и снова полюбовался результатом. Бен причалил к нему борт о борт. У Тома слюнки потекли при виде яблока, однако он не отрывался от работы. Бен сказал:
— Эй, старина! Работать заставили?
— А, это ты, Бен! А я и не заметил.
— Я иду купаться. Небось, и тебе бы хотелось, но приходится сначала кончить работу? Так ведь?
Том взглянул на мальчика и сказал:
— Какую работу?
— Да разве это не работа?
Том продолжал белить и ответил небрежно:
— Может быть, да, а может быть и нет. Знаю только, что Тому Сойеру она по нутру.
— О, выдумывай! Ты, пожалуй, будешь уверять, что она тебе нравится?
Кисть продолжала действовать.
— Нравится? А почему бы она мне не нравилась? Не каждый день мальчикам случается белить забор!
Дело представлялось в новом свете. Бен перестал грызть яблоко. Том элегантно водил кистью взад и вперед, отступал немного, чтобы полюбоваться эффектом, прибавлял мазок или два, — снова любовался, а Бен следил за каждым движением все с большим интересом, все с большим увлечением. Вдруг он сказал:
— Послушай, Том, дай мне покрасить немножко.
Том подумал; хотел было согласиться, но передумал:
— Нет, нет, Бен, никак нельзя. Видишь ли, тетка Полли очень дорожит этим забором, — ведь он выходит на улицу, — будь это на задах, тогда другое дело; ни она бы, ни я не беспокоились. А насчет этого забора она очень беспокоится; его нужно выбелить хорошенько, как следует; я так думаю, разве что один мальчик из тысячи, может быть, из двух тысяч, сумеет сделать как надо.
— Ну, разве? О, послушай, дай мне только попробовать, так, чуть-чуть. Я бы дал тебе, будь я на твоем месте, Том.
— Бен, я бы тоже дал, как честный индеец, но тетка Полли... Видишь ли, Джим хотел красить, она не позволила. Сид хотел красить, — не позволила и Сиду. Сам видишь, как я стараюсь. Ну, пущу я тебя, а ты сделаешь что-нибудь не так, и...
— О, пустяки, я постараюсь. Дай только попробовать. Слушай, я тебе дам сердцевину моего яблока.
— Ну хорошо. Да нет, Бен, нельзя, я боюсь...
— Я тебе отдам все яблоко!
Том передал кисть с неохотой на лице, с весельем в сердце. И пока бывший пароход "Большой Миссури" трудился и потел на солнце, удалившийся артист сидел в тени на кадушке, болтал ногами, жевал яблоко и обдумывал планы улавливания других простаков. Недостатка в материале не было; мальчики подходили один за другим: они начинали с насмешки, а кончали тем, что принимались белить. Когда Бен наработался и ушел, Том уступил очередь Билли Фишеру за бумажного змея, вполне исправного; а когда насладился Билли, его сменил Джони Миллер за дохлую крысу и веревочку, на которой ее можно было раскачивать; и так далее, час за часом. Так что к середине дня Том, еще утром неимущий бедняк, буквально утопал в богатстве. У него оказались, кроме тех вещей, которые я назвал, двенадцать шариков, часть органчика, кусок синего бутылочного стекла, в которое можно было смотреть, катушка, ключ, которым нельзя было ничего открыть, кусок мыла, стеклянная пробка от графина, оловянный солдатик, пара головастиков, шесть хлопушек, одноглазый котенок, медная ручка от двери, ошейник для собаки, но без собаки, рукоятка перочинного ножа, четыре апельсиновые корки и старый изломанный оконный переплет.
Все время он благодушествовал, сложа руки, в компании, а забор между тем покрылся тройным слоем белил! Если бы известка не вышла, он разорил бы всех мальчиков в деревне.